Путешествия по следам родни (СИ) - Страница 43

Сойдя с тропы, я долго ступал по метелкам трав ради лишь наслаждения попирать настоящую, а не гудронированную землю, но все же взобраться на насыпь и выйти на шоссе пришлось. Час был еще ранний, в обе стороны оно было пустынным. Вправо, в полукилометре за мостом я заметил обширную бетонированную площадку контрольно-пропускного пункта и несколько контейнеровозов «Совтрансавто». Сообразив, что это и есть граница и что, пожалуй, оттуда меня уже и заметили, я безразлично встряхнул рюкзаком, как бы давая им всем понять, что мне еще топать несколько верст к другу-художнику в его деревню. На деле же внутренне подтянулся и медленно спустился по другую сторону шоссе, к ракитнику, за которым угадывалась речка. Надо было обдумать положение: посидеть три-четыре минуты на траве, не спеша выкурить последнюю сигарету и обдумать, как перейти границу. Уже в двухстах метрах ближе к мосту лежала полоса светло-бурой перепаханной земли. Из шпионских кинофильмов вспомнил, что это, должно быть, одна из тех самых нейтральных полос. Чтобы на ней отпечатывались следы преступника.

«Однако, - сосредоточенно думал я, - кругом лес, а они не могли его весь перепахать. Очевидно, можно обогнуть КПП стороной, лесом. Но идти без дорог еще рано и опасно, а на проселках я нарвусь на патруль. Кажется, в таких случаях у них же, у пограничников, берут пропуск – или это только в военное время? Дождаться темноты? Утро-то какое: каждый камень подчеркнуто обозначен, всё насквозь просвечено, как в океанской лагуне. Если огибать КПП лесом, это верст пять. И неизвестно, что за ним; может быть, еще один. Они же сказали, восемнадцать километров, а я не прошел и трех».

«Трусоват был Ваня бедный. Раз осеннею порой…» - подумал о себе почему-то чужими словами, вновь выйдя на шоссе и медленно направляясь прочь от моста. Решил, что на первом же проселке налево сверну и, углубясь по нему с версту, почешу прямиком по лесу, ориентируясь по солнцу. К сердцу подступал страх от дерзости принятого решения. «Как они ухитрялись пересекать границу по нескольку раз?» - завистливо подумал я о революционерах-нелегалах начала века: в моих глазах это было немыслимым подвигом. Сегодня ответственный день.

Но, как это часто бывает в прогнозах, составленных без учета действительности, первый проселок налево оказался стометровым и вел в небольшую беспорядочную деревню из восьми изб. Туда даже не вела грунтовка, меж домами не было даже, как показалось сперва, тропы. Несколько деревьев, драночные четырехскатные крыши; избы торчат прямо из травы, так что кажутся вросшими, а трава так зелена, густа, муравчата, какой она бывает, когда ее топчут, но не вытаптывают.

В безотчетном недоумении я обошел эти восемь домов, но не встретил ни души – только в одном месте заметил забытый велосипед, а в другом – распахнутый дровяной сарай, в котором, когда заглянул туда, никого не оказалось. Непроизвольно, как шар, когда он катается по зеленому сукну бильярда, я отшатнулся от борта крайней избы и оказался на низком берегу небольшого озера. На дощатом свайном плоту, чуть поднятом над водой, стояли две босые и очень мокрые девочки, белокурые, с засученными рукавчиками и, по-моему, полоскали платья для кукол. На их открытых круглых лицах не отразилось никакого страха, а одно лишь безграничное любопытство, от которого я чуть смутился. Боясь спихнуть их в воду, я прошел до конца помоста и уже оттуда спросил как можно простодушнее и приветливее, как говорят с детьми:

- Как называется озеро?

- Засиненское.

- Как?

- За-си-нен-ское.

- Какое непонятное названье. А деревня?

- Засиненье.

- А вы из этой деревни?

- Мы из города. Мы здесь у бабушки живем.

- Почему-то я так и понял.

- Мы уже купались, - сказали они, видя, что я расстегиваю рубашку. – Здесь мелко.

Я сложил одежду горкой на помосте и спрыгнул в воду по бедра. Обе девочки уставились с большим любопытством и даже выкручивать свои блеклые тряпицы забыли. Младшая как будто робела, зато старшая казалась бойкой.

Вода оказалась почти теплой, особенно возле плота, на мелкоте. Овальная чаша озера, похожая скорей на селедочницу по форме, сверкала нестерпимой голубизной среди темной плотной зелени, хотя берега были открыты и поросли лишь травой. Под ногами был плотный намывной песок. Место для купания было очень хорошее, я это сразу почувствовал всем телом, особенно когда окунулся с головой и его облегла более тяжелая, чем воздух, обливная сила воды.

Ветра не было. Припекало, пейзаж был так мирен, девочки так домашни, вода тепла, что я наслаждался, как в детстве. Оказывалось вдруг, что можно жить совсем б е з у с л о в и й.

Но наслаждаться долго не позволили, как не дает расплодившемуся леммингу познать вкус жизни и одиночества на его слеповатых глазах происходящая драка совы с зайцем. Он-то думал, что он самый сильный и звероватый, но тут его приструнили.

Хотя утро только устанавливалось к жаре, в сотне метров вперед по берегу разыгралась пьяная сцена. Молодой мужик в штанах, но без рубахи телепался в низких камышах у берега, направляясь в глубь озера. Он был очень неустойчив. Опережая его и широко вышагивая в мелкой воде, оттуда же по направлению к нам брела молодка без лифчика, но в юбке. «Паша! Паша!» - кричала она. «Х`аля! Х`аля!» - отвечал он на каждый пятый ее вопль. Они так жизнерадостно брели друг за другом и грозились, что меня разобрало любопытство: я вернулся к плоту и достал из ботинка очки.

Картина тотчас предельно прояснилась: молодка была увлекательно голая и обращалась, оказывается, ко мне, а мужик, грозивший ей, догнать ее не мог. Ее груди настолько задорно встряхивались, что я почему-то тотчас вспомнил восточное слово «бурдюк», хотя они вроде бывают с вином. Мужик всё путался в камышах, а она шагала широко и убродно, то и дело оглядываясь на погоню. «Эй! Вали сюда!» - заорал и я, отойдя от плота на приличную глубину. Плотная дородность крестьянской основы предстала передо мною: пейзане вместе похмелялись и, может, уже достигли полюбовного согласия, но тут он ее приревновал и недораздетую загнал из избы в озеро. Вот такая стерва, всем дает! Сейчас и мне даст.

И я на саженках устремился ей навстречу.

Она оказалась мокрая, растрепанная, широколицая, с тем сдобным круглым лицом, по которому сразу определяешь, что перед тобой здоровое тело без мозга. Ее очень круглые груди с длинными пупырчатыми сосками уже рассекали волны, как киль катамарана. И хотя, когда я поплыл к ней, она поняла, что обозналась, но все по инерции орала и оглядывалась на мужика. Я подошел к бабе вплотную и взял ее обеими руками за груди. Ощущение было совершенно потрясающее. «Ой, кто это?» - спросила она со странной, вполпьяна, улыбкой, но тем не менее под водой тотчас нашла мой вздыбившийся член. Мы столкнулись телами лишь на мгновение, но мужик невдали заорал уже без всякой очередности и устремился к нам чуть ли не бегом, хотя его по-прежнему вело к берегу. «Давай вечером?» - горячо забормотал я. «Убьет! У него ружье!» - таким же сиплым шепотом отвечала она, по-джокондовски скашивая взоры на ревнивца.

- Х`аля! Сука! Х`аля!