Плавающий остров (Научно-фантастическая повесть) - Страница 26

Город из золота и перламутра погибал, корчился от невыносимых мук. Рушились дивные дворцы. Зловеще пылали руины. Что-то обвалилось там, и к небу взмыл фейерверк искр.

В несколько минут от былого величия на небе осталась узкая сумеречная полоса. Сверху медленно опускался занавес, вытканный звездами.

Любители тропических закатов расходились с площадки у лабораторий.

Павел Мефодьевич щелкнул крышкой старомодного футляра, в котором он хранил съемочную камеру.

— Ничего не скажешь, высший класс изобразительного, декоративного и, я бы сказал, ювелирного искусства. Пример, как почти из ничего создаются шедевры. Нет, вы не улыбайтесь, молодые люди. Материалы самые что ни на есть обыденные, бросовые: водяные пары, газовая смесь самого жалкого, как когда-то говорили, ассортимента, несколько пригоршней корпускул света и пыли — вот и все. И этими материалами природа пользуется каждый день и никогда, никогда не повторяется. Как и подобает настоящему художиику-творцу. Природа, братцы мои, гениальна в этом отношении. Каждую мелочь стремится довести до совершенства. Возьмите снежинку, цветок радиолярию, актинию! А наряд рыб! — Он вздохнул. — Красотам ее несть числа. Сегодня я запечатлел четыреста шестьдесят девятый снимок заката. Что поделать, коллекционирую солнечные закаты… М-да… Скажете, грустное занятие? А вы только посмотрите, как ярко, неповторимо ярко уходит день! Это ли не пример…

По берегу лагуны бежала голубоватая светящаяся дорожка, упруго пружинящая под ногами. Мы пошли по ней. Лагуна тоже слабо светилась. С противоположного берега доносились плеск и крики дельфинов — шла игра в водное поло. Вода там кипела зеленым огнем. Костя сказал:

— Я не знал вашего хобби. У меня дома осталась пленка. Снимал в Гималаях. Там бывают такие закаты! Хотите, ее вам пришлют.

— Благодарю. Приму с удовольствием, хотя я предпочитаю более влажные широты. В разреженной атмосфере закаты победнее в смысле изобразительной техники, но необыкновенно ярки. Там, я бы сказал, работает художник-примитивист. — Он засмеялся, довольный удачным определением.

Мы подошли к одной из небольших лабораторий; с десяток их был разбросан у причальной стенки, на берегу лагуны. В них работали Павел Мефодьевич и его ассистенты. Современная аппаратура лабораторий позволяла вести наблюдения над приматами моря в их естественной среде обитания.

Академик усадил нас, сел сам в легкое кресло возле телеэкрана и включил его. Видимость была очень хорошей, хотя изображение не освещалось. Ночью приматы моря плохо переносят яркий свет. В круге света они чувствуют себя беспомощными перед окружающей тьмой, полной опасностей. И, хотя в лагуне бояться им нечего, все равно дельфины не могут побороть в себе подсознательное чувство опасности, подстерегающей за границами слепящего луча.

Из гидрофона сперва слышался обычный разговор дельфинов, который воспринимается непосвященным как набор примитивных сигналов наподобие щебета птиц.

Академик сказал:

— Здесь я записал множество интересных историй. Почти все, что вошло в мою книгу, я подслушал в одной из этих клетушек или во время моих плаваний. Помните, как в главе двадцать пятой мать обучает детей счету? Так это была Харита, я записал ее урок, вот здесь. И, к слову сказать, мы вводим ее методику в школах приматов моря, в программы двух первых циклов. Да, относительно подслушивания. Должен вам сказать, что мы здесь не нарушаем никаких норм. У этих головастых ребят нет секретов, тайн, зависти, стремления возвыситься, они охотно делятся своими познаниями, да и при расспросах запись приобретает сухость, протоколизм, тем более что наши электроники все еще только приближаются к созданию сносного электронного толмача. Данный сцептронофон еще грешит неточностями, отсебятиной. Иногда скомбинирует такое словечко, что не найдешь ни в одном словаре. Давайте послушаем, что нам расскажет сегодня одна из сестер радости, красоты и пленительности — мудрая Харита. Вот и она! Видите — с двумя ребятишками. Прибывают слушатели, тоже с детьми. Харита выступает теперь только для взрослых и детей. Молодежь получает информацию главным образом теми же путями, что и мы, грешные. Харита становится для них анахронизмом.

Харита, погрузившись в воду, лежала на широком карнизе-балконе, выложенном синтетической губкой. Здесь проводили ночь матери с малышами, собиралась молодежь, находились школа и клуб.

Сцептронофон обладал приятным женским голосом грудного тембра. Сначала он переводил все, что говорилось вокруг, включая шумы.

Из гидрофона слышались слова:

— Кто поступает плохо, тех уносит кальмар.

— Куда?

— Где темно и холодно…

— Тише! Тише!..

— Вернулся Хох!

— Хох! Хох! Хох!

Последовала длинная бессмысленная фраза.

— Слышали? — Павел Мефодьевич поднял палец. — Должно быть, машина пытается перевести незапрограммированный диалект. К нам пришло большое пополнение из Карибского моря, Океании, группа из Средиземного моря. Но каков! Даже не заикнулся, а выдал тарабарщину. Может быть, она имеет для него смысл! Сейчас все больше и больше ведется разговоров о думающих машинах…

Костя, сторонник эмоциональных роботов, горячо было поддержал эту мысль и с сожалением умолк, так как сцептронофон перевел первые фразы Хариты:

— Я буду говорить. Вы будете слушать. Будете передавать другим, чтобы все знали правду о людях земли и моря.

На экране группа дельфинов покачивалась в легкой, прозрачной волне. Они были похожи на спящих с открытыми глазами. Глядя на Хариту, нельзя было сказать, что она ведет рассказ, только живые прекрасные глаза ее выдавали работу мысли.

Беседа велась в ультракоротком диапазоне.

Перевод напоминал подстрочник с очень трудного языка, сохраняющий только основные смысловые вехи подлинника. Поэтому мне пришлось, как и в передаче рассказов Тави, его немного отредактировать.

«Океан был всегда, а над ним всегда плавала круглая горячая рыба, что посылает нам свет, тепло и дает жизнь всему, что плавает, летает или передвигается по земле и дну. Люди называют эту рыбу солнцем.

Океан круглый, как очень большая капля воды. Он тоже плавает среди светящихся рыб, в другом океане, что над нами, где долго могут плавать только птицы. Океан не отпускает нас от себя, как матери далеко не отпускают своих детей. Слушайте, как с детьми Океана случилось большое несчастье и как это несчастье обратилось в благо.

Давно, очень давно случилось это. С тех пор солнце бесконечное число раз поднималось из океана и падало в него, чтобы напиться и поохотиться за золотой макрелью. Вам пока трудно понять, что такое бесконечность. Так вот, с тех пор прошло столько времени, сколько понадобилось бы киту, чтобы выпить океан. Знаю, что и этот пример не совсем удачен. Вот другой: все вы уже побывали в красной воде, где плавают киты, и видели, сколько там очень маленьких живых существ. Если их всех сосчитать, то получится очень много. И все же это много не будет бесконечностью, а только ее началом.

В то давнее время случилась сильная буря. Когда Океан позволяет своим детям-волнам поиграть с ветром, надо спешить от берегов. Волны, сами не желая того, могут выбросить на острые скалы, что торчат, как зубы косатки-убийцы. Надо всегда уплывать от берега, когда волны играют с ветром.

— Это известно всем.

— Да, Ко-ки-эх, матери учат вас, когда надо уплывать от берегов, где много рыбы и много опасностей. Всегда возле хорошего плавает плохое. Знали это и дети Океана в день великой бури. Многие успели уйти от берегов, а некоторые остались.

— Не послушались старших?

— Там не было детей. Там были самые сильные и храбрые. Они хотели узнать, что за скалами. Почему туда с такой радостью бегут волны и стремятся перепрыгнуть самые высокие преграды. Наверное, за этой твердой землей и камнями — лагуна и там еще больше рыбы, чем в Океане, подумали храбрецы и все поплыли вперед, как будто увидали там белых акул.