Первый декабрист. Повесть о Владимире Раевском - Страница 68
Долгое время было неясно, какому ведомству подчиняются царские гробницы: один из авторитетных ленинградских руководителей, которого просили помочь поиску, отвечал: „Цари обкому партии не подчиняются“; другой точно обозначил ведомство, которое распоряжается покойными императорами: Министерство культуры… Однако это министерство не отступило даже перед тремя нашими „неотразимыми аргументами“ (важно для декабризма, для Льва Толстого, для борьбы с буржуазной наукой), и надо со вздохом сознаться, что ответные резоны начальства были довольно весомы. Дело в том, что к этому времени в печать просочились сведения, будто бы царские гробницы, в частности усыпальница Александра I, вскрывались и до революции, и в 1921 году. Следовательно, если открыть саркофаги и не обнаружить царя Александра, этим ничего не доказано: может быть, он был до прежних вскрытий?
Министерство настаивало, чтобы историки искали царские тайны своими путями, не вторгаясь в расписание столь посещаемого музея, каким является Петропавловская крепость, и не привлекая ленинградцев и гостей города к не очень для них нужной „царской теме“.
Наступил день, когда мы вроде бы исчерпали все способы поиска и стали ждать новых данных, новых свидетельств, следуя давно полюбившейся поговорке — „случай ненадежен, но щедр“.
Однако стоит ли еще стараться? Около тридцати свидетельств, в общем одинаково описывающих интересующий нас факт, представленных людьми с квалифицированным научным мышлением, со ссылкой на ряд авторитетнейших имен… Казалось бы, достаточно для выводов, что:
1. В 1921 году гробница Александра I была пуста.
2. Отсюда с огромной долей вероятия следует, что она была пуста и до 1917 года.
3. Немыслимо представить (на основании того, что нам известно о моральных и религиозных принципах правящей династии), чтобы царская фамилия разрешила потревожить одного из предков: либо в гробу в течение почти столетия вообще не лежало никакого тела, либо поначалу, во время похорон Александра I, был погребен в соборе другой человек, а после останки были оттуда изъяты.
4. Если так, значит, Александра I не хоронили в Петропавловском соборе в 1826 году; значит, он не умирал 19 ноября 1825 года в Таганроге и, скорее всего, скрылся от приближающегося декабристского удара.
Куда? В Англию (по одним сведениям), на Дон, в Сибирь (по другим). Но от этой стороны вопроса мы сейчас решительно уклоняемся.
Казалось бы, все логично. Но… но… Но ведь достаточно было распространиться хотя бы одному „хорошо рассказанному“ слуху, чтобы возникла крепкая версия. К тому же мы знаем теперь, сколько вполне разумных, серьезных людей делались жертвами сложного „коллективного гипноза“ и своими глазами видели „маленьких зеленых космических пришельцев“, а иногда еще более невероятные вещи.
Нет, всякая тайна, развивая наше воображение, фантазию, требует для противовеса самой нудной, сухой, тщательной проверки.
Хотя о „пустом гробе“ 1921 года свидетельствуют весьма компетентные лица, но — увы! — никто из них не видел сам — все ссылаются на других компетентных очевидцев. Ни одного свидетельства „первого ранга“ пока не удалось найти. Архивные поиски официального акта о вскрытии гробниц тоже ничего не дали: отдельный документ очень трудно, практически невозможно найти, если не знать достаточно точно, по какому ведомству он шел…
В моем домашнем архиве — довольно обширное досье на царя Александра, точнее, на загадку его кончины или ухода: 1820–1980-е.
Почти ничего не найдя, снова и снова убеждался, сколь связаны далекие эпохи: трагическое состояние Александра I — невеселые судьбы всех, прикосновен-ных к тайне; мир Владимира Раевского — и печальные заботы Жигулина, Оксмана, Азадовского…
Если Александр ушел, то откуда-нибудь, из русского или заграничного убежища, мог наблюдать за судьбой бывших своих сподвижников и врагов; даже, как помним, в одной из версий присутствует на собственных похоронах.
Вспомнились строчки Генриха Гейне:
Судьбы народа, судьбы царские, участь офицерская: „Боже, — восклицает Пушкин, — как грустна наша Россия“.
Пора, давно пора нам вернуться в Тираспольскую крепость, откуда Сабанеев только что собирался в Таганрог, да опоздал: где в последних числах ноября 1825 года майор Владимир Раевский присягнул Его Императорскому Величеству Государю Константину Павловичу: поскольку он еще не осужден, то пользуется гражданскими правами и может „подать голос“ за нового царя. 1825-й…
Декабрь и после
В Тирасполе генерал от инфантерии Сабанеев допрашивает прапорщика Политковского:
Вопрос. Какого рода было знакомство ваше с майором Раевским?
Ответ. Знакомство мое с майором Раевским заключалось в свидании одного только раза, когда я был у него вместе с инженер-подпоручиком Бартеневым. Разговор наш касался одной литературы и читанного нами последнего номера журнала «Сын отечества».
Вопрос. Кто был еще с вами 4-го числа прошедшего декабря у майора Раевского?
Ответ. Я был у майора Раевского всего один раз вместе с инженер-подпоручиком Бартеневым, но которого числа точно, не помню, а определяю время концом ноября или началом декабря.
Догадываемся, что за разговор мог быть в конце ноября или начале декабря 1825 года: о новом царе, о возможных переменах, о слухах, слухах…
Во время того допроса Сабанеев интересуется, что значат записочки на французском языке, оказавшиеся у Политковского и, возможно, продиктованные Раевским.
Ответ. Одна из них почерпнута из книги «Победы и неудачи французов» (том XIV), а другая тоже из книги, заглавие которой не могу припомнить, но обе книги сии обязываюсь представить немедленно.
Второй книгой оказалась «Секретная история кабинета Наполеона, или Двор Сен-Клу» (том I).
Вот чем интересуются майор и его юные собеседники.
Пройдет еще две недели, и заключенный Раевский снова воспользуется своим правом на присягу: на этот раз объявит себя верноподданным следующего императора — Николая Павловича.
Где ему знать, что в эти самые дни в Петербург уже свозят его старых друзей, тех, кто надеялся, подняв восстание, явиться в Тирасполь и поставить майора во главе мятежных войск.
С декабря 1825 года Владимир Раевский перестает быть единственным, “первым” декабристом. Отныне он — один из многих. Отныне его положение, обстоятельства — все меняется.
Там, в Петербурге начинает звучать его имя.
“1825 года декабря 27-го дня.
Одиннадцатое заседание Следственного комитета.
Слушали: о многих офицерах, в том числе о майорах Раевском и Лорере…
Положили: взять”.
Увлеклись генералы-следователи: Раевский уже взят почти четыре года назад. Однако — взять!
В начале января готова суровая справка:
“Капитан Майборода в представленном списке называет его членом тайного общества, а потом в дополнительных пояснениях утверждает, что о принадлежности его, Раевского, к обществу служит доказательством нахождение его под следствием и арестом в Тираспольской крепости… по известному происшествию в 16-й дивизии и что при осмотре бумаг его, Раевского, оказался в них тогда именной список членов тайного общества, который взят и истреблен был полковником Бурцевым”.
Сверх того,
“генерал-интендант Юшневский и полковники Аврамов и Бурцев и майор Лорер, подполковник Комаров показывают, что сей Раевский к тайному обществу принадлежал”.