Первый декабрист. Повесть о Владимире Раевском - Страница 67

Затем автор письма сообщил уже знакомые нам сведения:

„Труп Петра Великого сохранился в отличном состоянии… одет в зеленый суконный мундир и кожаные ботфорты. Архиепископ Николай объяснил хорошую сохранность трупа голландским методом бальзамирования“.

По словам архиепископа тело Павла I не было бальзамировано, череп „разбит на многие куски“, — гроб же Александра I совершенно пуст, лишь на дне „немного пыли“.

Кроме того, сходные сведения (отличающиеся некоторыми деталями, не более того!) содержались еще в нескольких письмах, в том числе от лиц, привычных к научному мышлению.

Соединив 15 свидетельств, я опубликовал в 1976-м статью в журнале „Наука и жизнь“, где почти ничего не было о Федоре Кузьмиче и все внимание сосредоточилось на петропавловских царских гробницах, „пустом гробе“ царя, обнаруженном в 1921 году.

После статьи (выхода которой Лев Любимов уже не дождался) пришли новые письма и свидетельства. В их числе было послание астронома профессора Козырева, который рассказал, что, сидя в сталинском лагере (дело было после войны), он общался с человеком по фамилии Каплун, родственником знаменитого деятеля 1917–1918 годов Урицкого; Каплун рассказал интересные вещи о гробнице Александра I и своем участии в ее искрытии, Козырев выражал уверенность, что собеседник его не обладал достаточной культурой, чтобы подобную историю придумать. В конце письма астроном прибавлял, что этого человека хорошо знала позтесса Надежда Павлович. К счастью, свидетельница давних лет в ту пору еще здравствовала и трижды, в общем сходно, повторила автору этих строк свой рассказ, который вроде бы не прибавлял ничего нового к уже собранным сведениям, но поражал достоверностью, близостью к событию.

Итак, осень 1921 года: Надежда Александровна Павлович настаивала, что была осень и уже падал первый снег, но ее друга Александра Блока не было уже в живых („я не помню своего рассказа Блоку о столь примечательном событии“). Следующая осень. 1922 года, была для Надежды Павлович уже московской…

В ряде случаев детали рассказа поэтессы удалось проверить: ее псковские, гимназические воспоминания (где появлялся ровесник Юрий Тынянов и „малыш“ Вениамин Каверин), ее петроградские и московские адреса, встречи, места службы в 1917–1922 годах — все, что поддавалось проверке, совпадало с рассказом: в преклонные годы Надежда Александровна, как это часто бывает, очень хорошо и точно помнила свою молодость…

Итак, осенним днем 1921 года Надежда Павлович пила чай на Миллионной улице (позже улица Халтурина) вместе со своей подругой Сонечкой Каплун, позже но мужу — Спасской. Это было на квартире матери Сонечки, родной сестры Урицкого,

Проверка по старинным петроградским справочникам все подтвердила — и улицу, и фамилии.

Посреди чаепития появляется брат подруги (и соответственно племянник Урицкого) Борис Каплун — тот самый, с кем будет делить лагерное житье профессор Козырев. Павлович пояснила (и это нашло подтверждение в мемуарах художника Юрия Анненкова и других воспоминаниях), что Борис был заметным человеком в Петроградском совете, сделал немало добра писателям, деятелям искусств и, между прочим… организовал первый в Советской республике крематорий.

В тот день Борис был взволнован: он только что с отрядом красноармейцев участвовал во вскрытии царских гробниц.

„Зачем?“-спросили мы.

„Чтобы проверить слух, будто в царских гробах спрятаны царские сокровища“.

В ту пору были случаи, когда, подражая старинным романтическим повестям, кое-кто устраивал фиктивные похороны, чтобы в нужный час достать „из-под земли“ спрятанное богатство.

— Ну и что, нашли?

— Нет, не нашли. Петр Великий сохранился лучше других — у него на пальце был бриллиантовый перстень, который мы думали снять для музея, но не решились (Павлович при этом сообщила деталь, которая выглядела особенно правдоподобной: девицы посмеялись над Борисом за то, что царь „показал ему шиш“).

Далее Павлович рассказала, со слов Каплуна, что другие цари сохранились много хуже, чем Петр, но главное: гробница Александра I совершенно пуста — гроба нет, тела нет…

Я пытался подтвердить впечатляющий рассказ поэтессы показаниями других свидетелей той же сцены. Увы! Соня Каплун и ее муж, поэт Сергей Спасский, пройдя через годы лагерей, вышли на волю, но умерли задолго до моих расспросов; их друзья и уцелевшие родственники не расспрашивали о делах 1921 года, зато поразились моему сообщению о том, что Козырев видел Бориса Каплуна в лагере после войны: „Мы все думали, что дядя Боря погиб вскоре после ареста, в 1937-м“.

Выходило, что в поисках Александра I автор невольно попадал в зловещие хитросплетения следующего века: трудно было отказаться от мысли, что эти совпадения не случайны: что есть связь между трагическими обстоятельствами 1820–30-х и 1920–30-х, между кончиной Александра и судьбами тех, кто его разыскивал (точно так же, как между страданиями Владимира Раевского и злоключениями его потомков). Все очень близко, все перепуталось…

Рассказ Павлович — один из самых ярких; всего же в моих руках к концу 1970-х годов сосредоточилось около тридцати „признаний“, сделанных разными людьми, — что гробницы вскрывались, но Александра I нет. Правда, все это были „свидетельства второй степени“ — со слов очевидцев. Я и мои коллеги упорно искали хотя бы одного „прямого свидетеля“, но увы! С каждым днем это становилось все менее и менее вероятно. Напали было на след человека, который в 1920-х годах ведал разными фиктивными захоронениями (вместо людей — сокровища), — старого чекиста Ивана Живодерова; он, однако, скончался буквально за неделю до того, как мы узнали его телефон. По моей просьбе в одном ленинградском архиве собрали нескольких ветеранов, изымавших в 1921-м церковные ценности в пользу голодающих Поволжья.

— Не слышали ль вы что-либо о подобном же вскрытии царских гробниц в Петропавловской, о поисках там сокровищ?

— Слыхать слыхали, но сами не видели: мы люди районные, изымали золото в церквах Васильевского острова, а крепость — дело городское.

Старые сотрудники Эрмитажа конечно же знали о вскрытии гробниц и отсутствии царя Александра; один из них даже удивлялся: „Разве есть какие-либо сомнения, мы в этом совершенно уверены“; очень жалели, что за несколько лет до моего появления скончался один старичок, гардеробщик Эрмитажа.

— Столь многознающий гардеробщик?

— О, наш — особенный! Он был мальчиком-лакеем при Николае II и когда вскрывали гробницы, то его привлекали для технической помощи; вот он и рассказывал, что Александра I в гробнице не было.

— Неужто так в царях разбирался?

— Да получше нынешнего профессора.

Я обходил „последних могикан“, способных рассказать о сложных, таинственных делах первых революционных лет. К одним я опоздал, к другим — едва успел, через год-два их не стало. Лишь однажды потрясающий звонок:

„Я прочел вашу статью, я репортер „Красной газеты“, я был при вскрытии гробниц“.

— Так что же там? Так кто же там?

— Да не помню точно…

Если б мой престарелый собеседник поведал раздирающие душу подробности, я бы, конечно, ему не поверил: а так — сразу, безоговорочно поверил: действительно, революция, война; цари — вчерашний, позавчерашний день, кому они нужны? (Знаменитый историк Покровский говорил своей ученице, будущему крупному историку Нечкиной, что Александра в гробу не было, но „какое это имеет значение?“) Старый репортер говорил со мною в эпоху, которая понимает, что цари имели „некоторое значение“, — из эпохи, которая этого решительно не желала понимать.

Я все же допрашиваю, надоедаю старому красногазетчику и наконец добиваюсь истины: он действительно присутствовал при вскрытии мощей… в Александро-Невской лавре, где обнаружились кости, которые принято считать останками Александра Невского. Александр I, Александр Невский — легко спутать!

Оставался еще один путь для розыска: Петропавловский собор.