Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Страница 481

Мое участие врусском симфоническом концерте произвело в петербургском музыкальном мире некоторую сенсацию. Концерты эти устраиваются некиим купцом Беляевым, страстным поклонником той нашей музыкальной партии, которая называет себя “новой русской школой” и во главе которой стоят Балакирев и Римский-Коpсаков. До сих пор партия эта в лице лучших своих представителей выказывала мне сочувствие, но не считала своим. Я же всегда старался поставить себя вне всяких партий и всячески высказывать, что уважаю и люблю всякого честного и даровитого музыкального деятеля, какого бы он ни был направления. Для меня одинаково симпатичны и Балакирев, и Корсаков, и А. Рубинштейн, и Направник, ибо всё это люди талантливые и добросовестные. Всякая бездарность, всякая посредственность, претендующая быть талантом и не пренебрегающая никакими средствами для того, чтобы о себе рекламировать, для меня ненавистна. Поэтому личности вроде гг. Кюи, Соловьева и tutti quanti всегда будут мне чужды и антипатичны. Итак, я очень рад был воспользоваться случаем публично высказать, что хотя к школе, называемой “новой русской” или “могучей кучкой”, принадлежит глубоко ненавистная мне личность г. Кюи, но это нисколько мне не мешает уважать и любить таких представителей школы, как Балакирев, Римский-Корсаков, Лядов, Глазунов, и считать для себя лестным появиться на концертной эстраде рядом с ними. Я сыграл там “Бурю” и имел огромный успех.

Теперь, дорогая моя, я приехал отдохнуть у себя в деревне и поработать над балетом. В конце января поеду за границу. Я приглашен дирижировать в Кельне, Франкфурте, Дрездене, Гамбурге, Лондоне и т. д. По всей вероятности, я побываю в каком-нибудь антракте между двумя концертами в Ницце.

Поздравляю Вас, дорогой друг мой, с наступающим Новым годом. Дай бог Вам всякого благополучия. Будьте, главное, здоровы!!!

Беспредельно преданный

П. Чайковский.

St.-Jean,

26 декабря 1888 г./7 января 1889 г.

Villa Vial.

Дорогой, несравненный друг мой! Я совсем в отчаянии, что так редко могу писать Вам, но здоровье мое так ухудшается с каждым годом, головные боли появляются всё чаще и продолжаются всё дольше, нервы в ужасном состоянии, так что я всё больше и больше теряю возможность писать что-либо. Теперь пью Виши, но они больше не помогают.

Поздравляю Вас, дорогой мой, с наступившим праздником рождества и наступающим Новым годом; от всего сердца желаю Вам полного здоровья и полного удовлетворения жизнью. Мы уже живем в новом году, я и рада, что високосный кончился; говорят, это несчастливые года. Простите, дорогой мой, что чернила такие бледные, но я не знаю, что с ними поделать; были отличные и вдруг стали совсем белесые.

Про исполнение Вашей новой симфонии, милый друг мой, я только читаю в газетах и сокрушаюсь, что лишена наслаждения слышать ее.

Зачем я не Людвиг Баварский, который мог приказывать исполнять оперы для него одного! А я бы не затрудняла операми, а требовала бы только оркестровых сочинений и камерной музыки, Ваших божественных квартетов! Ваше недовольство новою симфониею, дорогой. мой я приписываю только Вашей всегдашней излишней строгости к себе и имею в этом поддержку и в газетных отзывах и в мнении Танеева, который же в восторге от Вашей Пятой симфонии, и, конечно, иначе и быть не может. В будущее воскресенье будет в Monte-Karlo русский концерт, в котором будут исполнять Вашу Первую сюиту; мне очень хочется поехать. Я не помню, сообщала ли я Вам, милый друг мой, что у меня теперь в доме превосходный пианист Петербургской консерватории Б. Р. Доманевский. Он замечательный виртуоз, техника у него поразительная и хорошая передача сочинений, но я как-то мало могу пользоваться его талантом, - такой уж у него характер. Он поляк, и его портрет находится в издании “Celebrites Musicales”, наружность самая некрасивая, какую только природа могла придумать, но талант огромный. Данильченко по-прежнему у меня, попрежнему ленив и теперь только увлекается рулеткою. Так как Monte-Carlo от меня всего девять километров, то он ездит беспрестанно и проигрывает все свое жалование, а получает по двести рублей в месяц, и всё отыскивает систему, чтобы выиграть, а советов не слушает; упрям, как хохол. Есть еще у меня в доме доктор из Москвы, бесцветная личность, но с претензиями на значение. Я очень мало имею удовольствия от своего персонала, но что делать: хороших людей надо искать днем с огнем, и то не найдешь.

Из Вашего письма, милый друг мой, я вижу, что Вы получили только одно мое письмо через Юргенсона, а я послала два. Мне очень обидно, если мои письма пропадают, и я очень прошу Вас, дорогой мой, дать мне теперь Ваш адрес.

Я езжу иногда на могилу Веры Львовны и всегда с болью в сердце смотрю на эту преждевременную могилу, хотя она очень красива, вся убрана цветами; на середине крест из белых цветов. Недавно я отвезла венок по поручению дочери моей, Сони Корсаковой. А ей, т. е. моей Соне, бог дал сына на днях, которого назовут Дмитрием. А моя бедненькая Милочка также попала в такое положение; сама только что вышла из bebe, а уже будет возиться со своим bebe. Она рада, а я очень боюсь, ей ведь только шестнадцать с половиною лет, и, к несчастью, она не может себя держать так, как следует, т. е. делать побольше движения, быть на воздухе и т. п., потому что в Москве это невозможно, в особенности ей, которая не привыкла ни к русскому холоду, ни к московскому неблагоустройству.

Но, однако, я всё Вам жалуюсь на что-нибудь; видно, уже по свойству старости. Но вот скажу теперь, что у нас чудно хорошо: солнце, розы, море упоительны, восхитительны! Нельзя и поверить, что в России люди замерзают в сугробах. Будьте здоровы, мой милый, драгоценный друг, и не забывайте горячо любящую. Вас

Н. ф.-Мекк.

St.-Jean,

2/14 января 1889 г.

Villa Vial.

Милый, несравненный друг мой! Получила Ваше дорогое письмо и усердно прошу Вас нисколько не беспокоиться о том, что Вы редко пишете теперь, ведь я же знаю, как у Вас много хлопот, и вполне понимаю, что при такой деятельности и массе ощущений Вам необходим бывает отдых и писать писем невозможно, и если Вы несколько раз в году напишете мне, то я и буду счастлива и довольна. Я вчера для Нового года получила очень печальное известие от Коли с Анною: их маленький Андрюша умер в последний день старого года. Мне так жаль их, они так горячо любят своих детей, и теперь опять одна Кируша осталась; бедные, бедные молодые родители.

Я встретила и провожу праздники так тихо, как никогда. Вчера, в день Нового года, чтобы несколько веселее провести день, мы поехали в Monte-Carlo, в русский концерт. Я хотела слышать Ваше сочинение, потому что было назначено оркестровое, но не сказано что, но оказалось, что они сыграли Ваш Andante из Первого квартета, и играли квартетом, а мы не могли найти места впереди и стояли совсем назади, в тамбуре входа, и я ни одной ноты не слышала. Вообще, эти концерты - безобразие; они даровые, и поэтому публики так много, что невозможно места достать и даже не пускают входить, потому что всё полно.

Дорогой друг мой, будьте так добры, не откажите сообщить мне, в каком положении дело о русских концертах на Парижской выставке, будете ли Вы ими распоряжаться или нет, и если нет, то не известно ли Вам, кто будет заведывать. У меня Данильченко жаждет играть на этих концертах, и я обещала ему просить Вас дать мне сведения о них.

У нас сегодня ясная погода, а барометр стоит совсем дурно, и меня это беспокоит, потому что так было перед землетрясением, что при ясной, чудесной погоде барометр несколько дней стоял дурно, и разразилось это землетрясение.

При всем желании писать много, много, - не могу, должна идти пить Виши. Будьте здоровы, мой милый, дорогой друг. Всею душою безгранично любящая Вас