Павел II. Книга 3. Пригоршня власти - Страница 82

Ван Леннепу полезла на язык глупость еще большая, куртуазная до тошноты, что-то вроде «Не столь Колумбу возрадовалась новооткрытая Америка, сколь…» но он закашлялся и тут только понял, что в оранжерее, несмотря на разбитое стекло, нечем дышать.

— Может быть, мы пройдем в холл? — а потом все же не удержался и глупость сморозил: — Лотосы уже отцвели, а плоские персики еще не созрели…

Луизу, кажется, персики не интересовали, но светловолосый парень, едва ли многим старше нее самой, производил очень сильное впечатление. Не то чтобы красавец, не то чтобы «ее тип», — но слишком уж напрашивалась параллель с противным южанином. Тот был маленький, усатый, коротко стриженный, подвижный, как ртуть — если ртуть бывает черной и потной, — и суетливый, и наглый. Этот под два метра ростом, длинноволосый, светлокожий, неторопливый, вежливый и, кажется, очень одинокий. Немного похожих на него Луиза видала иной раз в своем баре, в Генуе, но они к ней никогда не приставали, да и пили в основном безалкогольную ерунду. Луиза эти напитки не уважала. К сожалению, именно какую-то такую пепси-коку Дирк выставил на столик, за который пригласил Луизу.

— А покрепче ничего нельзя?

— Разумеется… — ван Леннеп немедленно предъявил добрый десяток дорогих и редких бутылок, точно зная, что проклятый индеец в ближайший час не проснется, ибо до посинения упился русским джином «Мясоед», специально по его требованию доставленным в бункер. Луиза очень хорошо знала цену таким бутылкам, хозяин бара возле Кампо-Санто таких и не закупал никогда, невыгодно торговать шампанским по триста долларов бутылка. А Дирк именно такую только что откупорил, потом достал из темного шкафчика что-то пыльное и паутинистое, только год на донышке был виден хорошо, рифленый такой — «1896». Оказалось бутылка русского бренди «Шустов» из личных погребов русского канцлера с непроизносимой фамилией. Луиза глотнула того и другого, она видела, как осторожно движется Дирк по комнате, стараясь к ней не прикоснуться. Значит, знает. А что толку?

Чокнулись шампанским, добавили русского бренди, съели по апельсиновой дольке. Ван Леннеп пожирал Луизу глазами. Болтал ни о чем, не заботясь об ответах, часто брался за сердце. Луиза только хотела завести беседу о гадании, как предиктор сказал:

— Почему бы, собственно говоря, вам не остаться в Орегоне насовсем? Это более чем осуществимо.

Луиза покраснела. Кажется, это с ней вообще происходило слишком часто, и это ей не нравилось. Однако Дирк впрямую делал ей предложение. И она была согласна. Но как же все-таки…

— Вы согласны?

— Да-а… — Дирк протянул к ней руки через стол, и немедленный толчок холодной стали вернул девушку к действительности. — Но-о…

— Эту небольшую беду я сейчас исправлю.

Ван Леннеп ушел в кабинет, оставив Луизу терзаться догадками. Предиктор сел к пульту компьютера и аккуратно, одним пальцем, заполнил последние строки бюллетеня на август, — тот должен был через два-три часа пойти к секретным подписчикам:

«Последнее. В понедельник, второго августа сего года, учитывая огромные заслуги перед американским народом, президент Соединенных Штатов сообщит мистеру Луиджи Бустаманте о том, что ему присуждена медаль „За заслуги“, звание Главного Мага штата Колорадо, а также чин генерала…»

Ван Леннеп выдумал звание «генерала магических оборонных сил», потер лоб и дописал последнюю фразу:

«Придя в хорошее настроение после получения этой новости, генерал Бустаманте простит множество своих недругов и людей, нанесших ему те или иные обиды, и снимет с них наложенные им пожизненные заклятия. В частности, он уже не сможет вспомнить, чем его обидела генуэзская барменша Луиза Гаспарини: с нее и будет начата череда добрых дел, которыми генерал отпразднует получение наград и званий».

Предиктор расписался и поставил дату. Жаль, первого было воскресенье. Написанное и размноженное на принтере предсказание уже вступило в силу. Расколдовка Луизы, увы, откладывалась на послезавтра. Ждать еще пятьдесят часов — вечность для любящего сердца…

Дирк и Луиза коротали время в прогулках по пустынным анфиладам предикторской виллы, благоразумно не приближаясь друг к другу; ван Леннеп сказал, что наложенное им колдовство сработает только второго числа, приблизительно в восемнадцать пятнадцать. Ночевали они, понятно, в разных спальнях. Перед сном ван Леннеп отдал охране приказ: особо следить за недопущением на территорию виллы каких бы то ни было фермерш.

В воскресенье качались на качелях, плавали в лодке по пруду, — Дирк сидел на веслах, Луиза собирала похожие на кувшинки белые цветы. Пили шампанское, ничего не ели. Смотрели какую-то мексиканскую пошлятину. Надоело, пошли жечь бенгальские огни. Дирк обнаружил умение ходить колесом: при его росте зрелище было впечатляющим. Вторую ночь опять ночевали порознь, хотя почти не спали. Предиктор все никак не мог отпустить руку, которой держался за сердце, Луиза смотрела в потолок и считала минуты. Завтракали шампанским. Обедали шампанским…

Без четверти шесть по телефаксу, в открытой сводке новостей пришло сообщение о присвоении Бустаманте медали и чинов. Дирк и Луиза уселись за чайный столик. Минуты ползли, как века.

К восемнадцати десяти по орегонскому времени чай окончательно остыл, Луиза дрожала крупной дрожью, Дирк, сам того не осознавая, взял лимон, зажал его в кулак и раздавил. Сок потек по пальцам. Наконец, стрелка указала нужное время.

— Дирк, но разве ты католик? — почти в обмороке произнесла Луиза.

— Католик, католик, — успокоил ее предиктор. Мнение мисс Норман о том, что он — самый сильный из ясновидящих земли, имело под собой большие основания и скоро получило новое, веское подтверждение.

— Католик… — еще раз, неизвестно зачем, произнес ван Леннеп, хотя это было уже всем безразлично.

Пришлось прямо с утра обедать.

Причина простая, известно же: сон под праздник, либо под воскресенье — до обеда, а потом уж не сбудется, не жди и не бойся. А тут, прямо под календарное воскресенье, да под свой засекреченный праздник — да такой сон… Может быть, сон и сбылся уже, а сношарь-то и не заметил? Нешто так не бывает?..

Приснилось под утро сношарю жуткое. Будто идут с Тверской на Красную площадь, а дальше мимо деревенской церкви Богородицы на Рву, бывшей Василия Блаженного, с брусчатки на траву, прямо в село, в Зарядье-Благодатское огромные раки. Размером не с гуся, а — страшно сказать — каждый с барана хорошего! Притом, сволочи, все вареные, и ох какие клешневитые. Идут цугом. И страшно, что неправильно идут, не пятятся, а совсем наоборот — головою, усищами вперед. Числом их восемьдесят, можно не считать. На хвосты опираются и на клешни, спины у них кверху выгнуты, потому как раки вареные, по цвету видно. А усы у них — жуть, буденные усы, даже страшней.

Тут и пробудился сношарь на одинокой своей лежанке. Немедленно по селектору заказал сытный обед из четырех блюд, чтобы Судьба, насылающая сны, не решила, что это он решил позавтракать. Словом, пришлось даже гурьевскую кашу скушать. Из Академии прислали еще какие-то яблоки «Бонапарт», сказывают, печеная антоновка с чем-то, но ее сношарь на стол не допустил: дед с Бонапартом все что надо сделал, обойдемся нашим русским десертом. В общем, пообедал сношарь плотно, так, что в обычный день под обычное воскресенье страшный сон с полным правом позабыл бы.

Но сегодня, к сожалению, воскресенье выдалось далеко не обычное. Сегодня, если уж не врать самому себе ни от имени Лексеича, ни от имени Пантелеича, был у великого князя самый что ни есть натуральный день рождения. От царя такое не скроешь, царь историк, у него в документах все обозначено. Однако Паша деликатный, воспитанный, еще первого числа спросил, будет ли празднование и чествование, и тогда государство все расходы берет на себя. Легко было Павлу такое предлагать: сношарь отлично знал, что на непредвиденные отцовские расходы президент Романьос регулярно шлет деньги, подводным телеграфом. Сношарь от празднеств отказался. Причин много, царь не стал расспрашивать. Воспитанный царь.