Орлиное гнездо (СИ) - Страница 141

Иоана говорила об опоре, но указала в небеса. “Но разве царствие небесное на небесах? – вдруг подумала Василика. – Люди всегда думали, что на небесах, - но кто и когда видел его? И где это место, куда я попала?”

Иоана рассмеялась – Василике показалось, что зубы ее острее, чем у человека. Но, может, ей только показалось.

- Это такое место, которое ты всегда сможешь найти – если пойдешь дорогой сердца, - сказала княгиня.

Василика сама не поняла, как очутилась дома, теплым днем, среди благоухания роз, лаванды и жасмина. Теперь ей не было так хорошо, как с княгиней, ее больше не обнимала ее сила – на лице валашки выступил холодный пот, сердце гулко колотилось. Василика словно бы не принадлежала больше окружающей красоте, цветению жизни.

Заложница соскользнула с деревянного кресла, в котором спала, и отправилась умыться. Омовения всегда и прохлаждали ее, и помогали успокоиться. Увидев госпожу, к ней устремилась черненькая сухая служанка-гречанка, которая и одевалась, как монахиня, с ног до головы в черное – и с которой Василика разговаривала больше улыбками, чем словами: эта дочь восточной церкви, хотя и не слишком миловидная, что бы ни говорили о красоте греческих женщин, казалась ей куда роднее, чем самые очаровательные и услужливые турчанки, хотя те тоже, казалось, не желали ей зла…

Они не желали ей зла – но были злом для нее, самим своим существованием.

Василика приняла прохладную ванну, потом переоделась и велела подать еду. На двоих: она с минуты на минуту ожидала господина, который сегодня говорил с городским начальством и должен был давно вернуться…

Тут Василике стало дурно - она схватилась за живот и согнулась пополам: страх, сжавший желудок, был страшнее яда. А вдруг этот сон предвещал несчастье со Штефаном? Кто когда-нибудь мог правильно толковать сны?..

Василика не могла есть, а только выпила вина – целый кубок, и налила себе из кувшина еще. Она как раз отщипывала виноград, который только терзала, а не клала в рот, когда послышались шаги и вошел ее рыцарь.

Василика вскочила, чуть не опрокинув поднос с едой, и бросилась обнимать своего господина. Он, смеясь, подхватил ее на руки и закружил.

Потом поставил свою подругу и строго спросил, глядя ей в глаза:

- Что случилось? На тебе лица нет.

- Я… Я боялась за тебя, - сказала Василика, сглотнув. – Я видела сон… вещий сон…

Штефан посуровел еще больше и, схватив ее за талию, посадил на подушки, и сам сел напротив нее – как княгиня.

- Что ты видела?

- Видела, будто тебя… нас предали, - прошептала Василика. – Будто тебя предал твой брат.

Она замолчала, пытаясь угадать – насколько ранила Штефана своими словами. Его лицо, всегда играющее здоровьем, казалось безжизненным в этот миг.

Наконец он сказал:

- Я уже знаю.

Василика вскрикнула, сжав руки.

- Откуда?

Штефан вздохнул.

- Мои гонцы не вернулись, как тебе известно, - и уже вышли все сроки.

- Но ведь с ними могло случиться что угодно, - прошептала Василика, сведя брови. – Могли погибнуть в море… попасть в плен…

Штефан кивнул, горько улыбаясь.

- Конечно, все это могло случиться, - сказал он. – Но только случилось другое. Адриан меня предал – может, из зависти к нашей любви, или из ненависти к тебе, хотя это не главная причина. Я почти ожидал такого исхода… Я не знаю, какие силы играют моим братом, - но это силы, которые глубоко враждебны нам.

Василика всхлипнула и придвинулась к Штефану; она уронила ему голову на плечо, а он обнял ее.

- Со мной говорила во сне государыня, - сказала Василика. – Опять. Она говорила, что советовалась с князем Владом… Господарь пытался перехватить книги, которые сохранялись в Трансильвании и предназначались для Андраши, - Дракула опередил посланцев Андраши, но задуманное не вышло: книги теперь у Адриана…

Глаза турка сузились.

- И едва ли он отдаст их Андраши, - процедил Штефан, схватившись за чисто выбритый подбородок. – Адриан никогда… Ему всегда было отвратительно такого рода чернокнижие, которое мило падшим католикам, вроде Андраши, и особенно обряды с женщинами.

Штефан посмотрел недоумевающей Василике в глаза и объяснил:

- Мой брат, хотя и крещен Дракулой, в душе куда больше мусульманин, чем я, и отвергает то значение, которое приписывается женщинам латинской церковью, – пусть католики и проклинают женщин куда чаще, чем мусульмане, они куда больше о них думают.

Василика помрачнела.

- Ну наконец-то ты сказал правду о своих сородичах.

- Это правда, но это не божия правда! – резко ответил уязвленный Штефан.

А потом вдруг Василика посмотрела на своего господина, широко раскрыв простодушные карие глаза.

- Так значит, предательство Адриана нам на руку?

- Может быть, - тихо сказал Штефан.

Василика подумала еще.

- А может быть, тебе попробовать… снестись с князем Дракулой? Признаться ему… в нашем положении… Ведь вы были друзьями! Князю должно мерзить то, что задумал Андраши, ведь он по духу православный! А Андраши ему враг – или станет врагом, когда Дракула про все узнает! Ведь князь сам мечтал о Царьграде!

- Если Дракула способен из своей позолоченной вышеградской клетки вершить дела в Трансильвании, он может немало, - согласился Штефан. – Однако мы не знаем, какие узы могут связывать его с Андраши.

- Ну так узнай, - сказала Василика после долгого молчания.

========== Глава 84 ==========

Николае не сказали, зачем его требуют в Вышеград - когда король уже оставил город и водворился в столице снова. Николае на самом деле нечасто был ему нужен – и уже почти в полной мере почувствовал себя нахлебником Корвинов, как жили многие венгерские дворяне, ничуть этим не тяготясь…

Но теперь за ним пришли несколько гвардейцев короля и приказали собираться и ехать в Вышеград немедля.

У Николае было на кого оставить сестрина сына – но и то ему вдруг стало очень страшно, что он может не вернуться к Раду, бросить его на венгров навсегда. Уж не арестовать ли его пришли за какие-нибудь старые грехи, совершенные еще в Валахии?

Но юноша укрепился и не показал виду посланным. Он только попросил их подождать, пока он соберет в дорогу вещи и даст наставления слугам…

Ему не препятствовали, когда он собирал дорожные сумки и оседлывал коня; ни когда он надевал доспех. Королевские посланцы спокойно угощались его вином, сидя у него во дворе. От такого сознания сердце Николае радостно взыграло – нет, едва ли его хотели упрятать в тюрьму: иначе солдаты с ним бы не церемонились, и уж никак не стали бы наливаться его вином.

Но Николае понимал, что его призывают неспроста: уже потому только, что его призывали.

Он крепко обнял и поцеловал племянника – и подумал о Корнеле, и зажмурился, стараясь отогнать мысли о настоящем отце Раду. Как будто самые мысли о витязе Дракулы могли повредить малышу.

Раду ничуть не испугал отъезд отчима – тот сказал, что скоро вернется. И отец, и мать уже говорили ему такое, прежде чем сгинуть навек: но в сыне проклятых жило то же чувство, что и во всех благословенных детях, - сознание небес. Он как будто не потерял своих родных – а имел не только их, а и весь мир, полный счастья…

Так и все дети, пока не пробудятся для страшной жизни.

Николае еще раз поцеловал и перекрестил мальчика – как Корнел давно, очень давно; а потом вышел к посланным короля и сказал, что он готов. Гвардейцы встали, не удостоив боярского сына никакими объяснениями; хотя были уже навеселе… Нет, преступников так не возят!

Гвардейцы сели на своих коней, и они выехали со двора. Николае сразу взяли в клещи – окружили, чтобы он не бежал; он на миг ужаснулся мысли, что за ним нашли какие-то грехи, которых он сам не мог упомнить. Но потом юноша взял себя в руки. Если такова его судьба – он умрет; а не судьба умереть, так никакая беда его не возьмет. Когда человек мог заботиться о себе лучше Бога?