О тех, кто предал Францию - Страница 20

Плодами стрезской конференции были несколько бумажных деклараций. Одна из них выражала сожаление по поводу нарушения Германией Версальского договора, но вместе с тем и благочестивую надежду, что можно будет договориться с Гитлером об ограничении вооружений. Италия и Англия вновь подтвердили свои обязательства гарантов Локарнского пакта. И, наконец, три державы — Англия, Франция и Италия — торжественно заявили, что они воспротивятся всякому одностороннему отказу от договора, могущему поставить под угрозу мир в Европе. Этот документ получил громкое имя «Стрезского фронта». Один наблюдательный комментатор назвал его гораздо лучше: «Бумажная стена, которая не выдержит малейшего дуновения ветра».

Из Стрезы Лаваль возвращался через Женеву. Там он приобщил к своей коллекции еще один клочок бумаги: единогласно принятую декларацию Лиги наций, осуждавшую односторонний акт Германии, выразившийся во введении всеобщей воинской повинности.

При голосовании этой декларации воздержалась только одна Дания. Ровно через пять лет, почти день в день, в Данию вступили германские войска.

В следующий раз поезд помчал Пьера Лаваля через всю Европу в Москву. Эррио и Барту подготовили почву для пакта о взаимной помощи между Францией и СССР. Лаваль считал полезным продолжать начатые Барту переговоры. Он был уверен, что этот пакт ничуть не помешает ему сторговаться с Гитлером и Муссолини. Как и все вообще внешнеполитические шаги Лаваля, поездка в Москву была тесно связана с его маневрами в области внутренней политики. Дело в том, что соглашение между левыми элементами во Франции приобретало все более широкий размах. Коммунисты, социалисты и радикалсоциалисты требовали заключения пакта с СССР, чтобы создать противовес германским и итальянским планам экспансии. Французский генеральный штаб тоже был настроен тогда в пользу франко-советского пакта; высказывалась за него и часть правых политических деятелей. Лаваль рассчитывал, что, подписав пакт, он вырвет почву из-под ног у левых, в частности, у коммунистов, влияние которых, как инициаторов Народного фронта, быстро росло в стране. Он задумал один фокус и не сомневался, что нанесет сокрушительный удар коммунистам. Лаваль собирался выпросить в Москве декларацию, одобряющую усиление французских вооружений. С помощью такой декларации он надеялся разгромить коммунистов на предстоящих муниципальных выборах, в частности в его собственном округе Обервилье, где он был мэром и где растущая волна коммунизма ставила его позиции под угрозу. Но Лаваль перемудрил; его план оказался бумерангом, ударившим впоследствии его самого.

Перед отъездом из Парижа Лаваль постарался всячески заверить Гитлера, что соглашение с СССР ни в коем случае не исключает франко-германского сближения. Он самым недвусмысленным образом дал понять германскому послу в Париже, что в любой момент готов будет отказаться от пакта с СССР ради широкого и окончательного соглашения с Германией.

Подготовив проект пакта совместно с советским послом в Париже Потемкиным, Лаваль поехал для подписания его в Москву, сопровождаемый целым легионом журналистов.

В то самое время, как Лаваль в беседе с журналистами, составлявшими его свиту, уверял, что Франция искренно стремится поддерживать дружественные отношения с СССР в духе франко-советского пакта, французский посол в Берлине, Франсуа Понсе, имел очередную беседу с Гитлером. Он довольно часто посещал рейхсканцлера, но на сей раз, во время московских переговоров, он особенно добивался приема, чтобы повторить Гитлеру то, что Лаваль доверительно сообщил германскому послу в Париже перед тем, как отправиться в советскую столицу.

На обратном пути из Москвы Лаваль официально представлял французское правительство на похоронах маршала Пилсудского. Здесь он встретился с командующим германским воздушным флотом Герингом. В течение двух часов Лаваль и Геринг беседовали, запершись в номере гостиницы «Европа» в Варшаве.

Геринг встретился еще с одним деятелем во время своего пребывания в Польше. За гробом Пилсудского он шел рядом с маршалом Петэном. Геринг и Петэн встречались уже раз — на похоронах югославского короля Александра. Печать подчеркивала тогда сердечность, с какой отнеслись друг к другу оба участника первой мировой войны. На сей раз после похорон между ними состоялась конфиденциальная беседа. Маршал Петэн вернулся во Францию с убеждением, что франко-советский пакт надо сделать беспредметным.

Вскоре же после возвращения во Францию Лаваль увидел, как его внутриполитические расчеты разлетаются в прах. Муниципальные выборы в Париже дали блистательную победу левым партиям. Особенно большого успеха добились коммунисты, завоевавшие большинство в окружающих Париж пригородах, в индустриальном «красном поясе» столицы. В Обервилье — округе, где Лаваль был мэром, — коммунисты нанесли поражение его сторонникам, несмотря на энергичную предвыборную кампанию, которой лично руководил сам министр.

Лаваль тотчас же начал воздвигать всяческие препятствия на пути к ратификации франко-советского пакта. Хотя по французской конституции не требуется ратификации таких договоров парламентом, Лаваль настоял, чтобы в данном случае была применена парламентская процедура. В результате окончательная ратификация затянулась до тех пор, пока не ушел сам Лаваль. Он изобретал всевозможные придирки и отговорки, чтобы отложить переговоры между французским и советским генеральными штабами, которые на основании подписанного в Москве соглашения должны были начаться в июне 1935 года. Всякому политическому наблюдателю было совершенно ясно, что французский министр иностранных дел не имеет ни малейшего желания воплощать в жизнь пакт с СССР. Он решил просто приобщить его к своей коллекции клочков бумаги.

В июне 1936 года, после падения кабинета Фландена, Пьер Лаваль возглавил новое правительство, оставив за собой портфель министра иностранных дел. Приблизительно в это же время полковник де ла Рок объявил от имени «Боевых крестов»: «Близок, очень близок день, когда мы возьмем власть в свои руки. Наши самолеты не будут показываться до тех пор, пока не наступит время нанести удар. Этот миг приближается». Через несколько дней после того, как Лаваль вступил в должность премьера, «Боевые кресты» в широком масштабе возобновили свои демонстрации в Париже и в провинции. В Алжире, во французской Северной Африке, в демонстрации участвовали тысячи, а над головами демонстрантов кружили и гудели тридцать самолетов «Боевых крестов».

Левые тоже мобилизовали свои силы. В Париже состоялся первый официальный митинг Народного фронта. Главными ораторами были социалистический лидер Леон Блюм, коммунистический лидер Морис Торез и вновь появившийся на горизонте лидер радикал-социалистов Эдуард Даладье. По своему значению митинг был событием из ряда вон выходящим — он официально освящал соглашение между мелкой буржуазией и рабочим классом о совместных действиях. Обращаясь к переполнившим зал слушателям, Даладье выразил свою благодарность за то, что он имеет возможность говорить перед рабочими — социалистами и коммунистами. «Как представитель мелкой буржуазии, — восклицал он, — я утверждаю, что средние классы и рабочий класс — естественные союзники». Громовым эхо отозвался по всей стране парижский митинг. По всей Франции были созданы комитеты Народного фронта, взявшиеся за подготовку объединенных демонстраций левых элементов в день национального праздника 14 июля.

В день 14 июля — годовщину взятия Бастилии — Париж увидел самую величественную, воодушевленную и красочную демонстрацию, какую знает новейшая история Франции. Полмиллиона людей шествовали сомкнутыми рядами. Во главе бесконечных колонн шли Даладье, Блюм и Торез. На исторической площади Бастилии лидеры дали торжественную клятву бороться против фашизма и войны за свободу, равенство и братство.

На Елисейских полях демонстрировали тысяч тридцать из организации «Боевых крестов» под охраной плотной стены полицейских, отгораживавших их от колонн Народного фронта. Было ясно: в Париже легионам полковника де ла Рока будет, во всяком случае, мудрено осуществить свои угрозы.