Неизвестный Байконур. Сборник воспоминаний ветеранов Байконура - Страница 41

Пуск ракеты отложили на понедельник, но работы продолжались до позднего вечера. Никто со старта не ушел. В ту ночь я и отделение связистов во главе с сержантом Александром Юдиным спали всего два часа.

Тревожно началось утро 24 октября 1960 г. Ко всем бедам добавилась еще одна — появилась капельная течь горючего. Члены Государственной комиссии потребовали проверить сигнализатор наполнения. Была установлена капельная течь компонента топлива (гептила), что в принципе на запуск не влияет.

Баллистики подтвердили, что дозаправка ракеты не нужна. Хочу отдельно заметить, что это горючее — жидкость очень ядовитая. Я лично видел, как проводилась сварка на заправленном изделии. Это было грубейшим нарушением техники безопасности. Час запуска несколько раз откладывался, но Москва торопила.

Во второй половине дня и у меня начались неприятности. Кто-то закрыл люк около стартового стола и перебил два кабеля, идущие для обеспечения шлемофонной связью. Люди в этот момент работали на площадках обслуживания — связь оборвалась. Находившийся там генерал-майор А. Г. Мрыкин приказал позвать ему начальника связи полигона подполковника А. Г. Азоркина, но его на месте не оказалось, и тогда срочно вызвали меня. А. Г. Мрыкин грозно спросил: «Старший лейтенант, сколько времени надо, чтобы устранить неисправность?» Я ответил: «Десять минут!» На что услышал: «И ни минуты больше, иначе я из тебя «генерал-майора» сделаю!» Через пять минут неисправность была устранена. Два кабеля заменены на новые. Связь восстановилась. Я сразу доложил об этом генерал-майору А. Г. Мрыкину и подполковнику А. Г. Азоркину. Последний по-отечески меня поблагодарил. Я тогда еще не знал, что это была последняя благодарность мне от этого добрейшего и умного начальника. Человека с большой буквы.

Ближе к вечеру начались последние испытания — предстартовые проверки системы управления. В течение дня несколько раз переносили время пуска ракеты Р16 (8К64), лично несколько раз вмешивался Никита Сергеевич Хрущев.

Снова Москва торопила. Члены Государственной комиссии нервничали, это как-то передавалось и работающим специалистам.

Маршал М. И. Неделин сидел на стуле примерно в 15 м от ракеты, рядом с оборудованным командным пунктом (КП). Около маршала неотлучно находился его адъютант подполковник Н. М. Салло. Рядом разместились конструкторы и руководители министерств. Начальник управления P. M. Григорьянц, подполковники Е. И. Осташев, А. И. Носов находились на выносном командном пункте, в вагончике в 15–17 м от подножия ракеты.

В 18 часов 45 минут по местному времени (16 часов 45 минут по московскому времени) была объявлена 30-минутная готовность к пуску ракеты. В это время при выполнении операции по приведению в исходное положение программы токораспределителя от него прошла преждевременная команда на запуск маршевого двигателя второй ступени. Газовой струей работающего двигателя были разрушены оболочки топливных баков первой ступени, возник пожар, произошел взрыв. Погибла значительная часть боевого расчета и ряд руководящих работников, находившихся на стартовой позиции вблизи ракеты. Погиб и первый главнокомандующий Ракетных войск стратегического назначения главный маршал артиллерии М. И. Неделин.

Мне запомнился эпизод, когда я работал в бункере. Мое помещение там находилось напротив служебной комнаты, куда иногда заходил маршал. В период подготовки к запуску ко мне неожиданно зашел М. И. Неделин. Я, как положено, хотел доложить, чем я и мои подчиненные занимаемся. Он, поздоровавшись со мной, усадил меня на стул и строго спросил: «Товарищ старший лейтенант, почему вы в меховой куртке, а ваши подчиненные в шинелях?» Я доложил, что согласно существующему распоряжению им не положено. Обращаясь к своему адъютанту подполковнику Н. М. Салло, маршал приказал: «Чтобы через час солдаты, обслуживающие стартовую площадку, были одеты в меховую одежду!» И уже через 30 минут лично начальник ОВС полка привез меховые куртки и брюки, мой личный состав был переодет в отличную зимнюю форму.

Митрофан Иванович Неделин был культурным и очень образованным человеком, честным и порядочным. Все нападки на него, будто он виновен в случившемся, я, как участник этих событий, отвергаю полностью. Думаю, не каждый начальник, прекрасно понимая всю рискованность и опасность создавшегося положения, мог сидеть в нескольких метрах от ракеты. Он знал, что ничто так не действует успокаивающе на подчиненных, как личное присутствие командира, и шел на такой риск сознательно. В этом весь Митрофан Иванович Неделин.

За 10 минут до взрыва я стоял вместе с подполковником А. Г. Азоркиным в 10 м от основания ракеты и решал вопрос: надо ли снимать четыре десятиваттных динамика со столбов до пуска ракеты, чтобы они не размагнитились, или нет. Решили не снимать, посмотреть, что будет.

Подполковника А. Г. Азоркина позвал на КП начальник управления полковник Р. М. Григорьянц. Александр Григорьевич направился на КП, я пошел в противоположную сторону. Вдруг — треск! Инстинктивно я бросился бежать. До взрыва успел добежать до края бетонки. Взрыв! Меня ударило о песок, но, к счастью, сознание я не потерял. Пламя как могучая волна накрыло меня. Я горел. На мне была меховая куртка и новый комбинезон, подпоясанный офицерским ремнем. Я стал кататься на песке, чтобы сбить пламя, но ничего не получалось. Сбросив куртку, побежал в сторону бункера. На мне горели хромовые сапоги. Я обожженными руками сбросил сапоги и разорвал офицерский ремень.

Пока бежал, я несколько раз катался по песку, но сбить пламя так и не смог. Помощи ждать неоткуда. Когда я повернулся в сторону горящей ракеты, то увидел, как бежали во все стороны горящие люди, прыгали с ракеты испытатели, горевшие как факелы и погибавшие на лету. Температура в эпицентре пожара была около трех тысяч градусов по Цельсию.

Позже из рассказов очевидцев я узнал, что на колючей проволоке, окружавшей стартовую площадку, висели обгоревшие трупы.

После взрыва ракеты еще несколько дней находили погибших в песках казахской степи далеко за территорией площадки, куда люди смогли убежать, но так и не спаслись.

Я добежал до бункера, но он был закрыт. Начал стучать и звать на помощь. Открыли дверь бункера. Ввалившись туда, как рассказывали мне позже, я произнес: «Если останусь жив, то расскажу вам, что такое атомная война», — и потерял сознание.

Кто-то из друзей положил меня в машину и накрыл своей шинелью. Очнулся я в кузове грузовика. Вместе со мной был И. Т. Гришин — заместитель министра общего машиностроения СССР, который скончался в госпитале после операции. Машина привезла нас на жилую 43-ю площадку в санчасть, где меня уже искали мои солдаты. Увидев меня, они заплакали. Я сказал: «Не надо плакать, надо помочь!» Солдаты очень быстро намазали меня мазью Вишневского, забинтовали.

Находиться в помещении санчасти было невыносимо, пахло гарью. Забегали горящие люди и замертво падали. Так как медицинских работников не хватало, то уколы от столбняка делали официантки из офицерской столовой.

Мои ребята донесли меня на руках до штаба полка. Начальник штаба (фамилию не помню) дал команду водителю своей машины ГАЗ-69 взять в гостинице два матраца и отвезти меня в госпиталь на 10-ю площадку. В госпитале я потерял сознание.

В тот момент это лечебное учреждение было оцеплено автоматчиками. Жены военнослужащих атаковали госпиталь, каждая хотела узнать, что с ее мужем. Каждого приходившего в сознание врачи сразу спрашивали: звание, фамилию, имя, отчество, но многие, не приходя в сознание, умирали.

Кроме ожогов II и III степени я отравился гептилом. В сознание пришел через сутки. 26 октября 1960 г., находясь в палате госпиталя, я услышал по местному радио: «Главком Ракетных войск, маршал М. И. Неделин погиб в авиационной катастрофе». На сердце было очень тяжело — Родина о нас ничего не знает…

В этот день в госпиталь на 10-ю площадку прибыл Председатель Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежнев как председатель Государственной комиссии по расследованию причин катастрофы.