Миры Пола Андерсона. Том 19 - Страница 28

Хотя имя «Ворон» подразумевает горе, черноту и смерть в бою, его звучание совпадает с именем Вогана, гвидионского бога-спаси- теля, умирающего, будучи затянутым в Солнечное Колесо. Он при­нимает свою роковую роль и гибнет, чтобы спасти других. Только его темнота делает возможным появление зари. Эльфави отклоняет свою предыдущую роль бесплодной, всеугешающей Птицы-Девушки. Вместо этого она становится Матерью, опустошенной страстью к Вогану и спешащей оплакать его смерть. Однако она становится причиной его смерти не в песне, а в действительности.

Следует заметить в скобках, что Эльфави можно также сравнить с Эвридикой, потерявшей Орфея, однако не способной впослед­ствии оплакать эту потерю. «Ночной Лик» — необычный вариант темы «потерянного любимого», с такой остротой поставленной в «Мире без звезд», «Литании», «Песне фавна» и других произведе­ниях того же автора.

Для читателей трагичность повествования заключается в том, что Ворон жертвует собой ради человека, не способного понять этот подвиг, и женщины, которая не сможет егр вспомнить. Однако для самого Ворона именно такая гибель является в некотором смысле триумфом. Он вознаграждает Тольтеку за нанесенную ему обиду и в то же время налагает на соперника такие моральные обязатель­ства, которые тот не в силах исполнить. Кроме того, он и не хочет, чтобы жизнь Эльфави омрачали воспоминания о нем. Единствен­ное его желание — чтобы она осталась жива и была счастлива. Чувства Ворона во всем подобны чувствам мертвой любимой из «Потревоженной могилы» — песни, которая является лейтмотивом всей повести и из которой взят ее первоначальный заголовок, — «Год и один день».

Наконец, с точки зрения автора, душераздирающая трагичность «Ночного Лика» заключена не в потерянной любви или напрасной смерти. Скорее трагичен сам факт нашего существования — жизнь

подверженных ошибкам существ во Вселенной, обреченной на гибель. Трагический порок героев повести заключается в том, что они — люди.

Примером такого хладнокровного и сурового взгляда на жизнь может служить Ворон. Он показывает, что гвидионский миф о превращении человека в Бога ложен. Человек должен примириться со своей долей, радоваться выпавшим ему счастливым минутам, стойко переносить невзгоды, встречать лицом к лицу и Дневные, и Ночные Лики, пока не наступит его последний час.

Пример Ворона показывает, что боль — это то, что существует нагсамом деле, а смерть разлучает навсегда. Цветы увядают, сердца истлевают. Печаль нельзя преодолеть ни ее неприятием (как пыта­ются это сделать нуэвамериканцы), ни поверхностным объяснением (как поступают гвидионцы). Ничто не в силах помочь разлученным влюбленным, и им не возродиться к жизни вновь. Жизнь — это не стремящийся ввысь прогресс, как считает Тольтека, но и не цикл бесконечных превращений, как верует Эльфави. С каждым мигом Вселенная неумолимо приближается к своему концу. Время можно назвать и релятивистским измерением, и мифическим Пламене­ющим Колесом, но, кроме того, оно — Мост, сгорающий за спиной у всех нас.

ВОЗМЕЗДИЕ ЭВЕЛИТ

С оружием Мору разобрался. Пришельцы успели продемонст­рировать местным проводникам, сколь мощные вспышки пламени вылетают из бластеров — так назывались те штуки, что висели у каждого из них на боку. Но про видеопередатчики Мору, конечно же, знать ничего не мог. Возможно, он считал их амулетами.

Поэтому вышло так, что когда он убил Данли Сэрна, то сделал это на глазах у его жены.

В общем, произошла случайность. Биолог выходил на связь в установленные часы утром и вечером (сутки длились здесь двадцать восемь часов), а днем отсылал сообщения своему компьютеру. Но поскольку они с Эвелит поженились недавно и были столь беспре­дельно счастливы, Эвелит старалась перехватить послания Данли в любую свободную минуту.

И то, что она именно в этот момент оказалась у экрана, вряд ли можно назвать совпадением. Как милитех экспедиции, в чьи обя­занности входила охрана форта, Эвелит уже осмотрела весь лагерь. Она родилась в той дикой части Кракена, где представители обоих полов в равной степени владели искусством ведения боя. Впрочем, местные жители на Локоне были настроены весьма дружелюбно по отношению к «сошедшим с небес». После каждой встречи с абори­генами Эвелит Сэрн убеждалась, что за их сдержанностью скрыва­ются благоговение и страстная надежда на дружбу с пришельцами. Капитан Джонафер придерживался той же точки зрения. Ее служба превратилась в синекуру. Эвелит часто была не занята и старалась как можно больше узнать о работе Данли, чтобы помочь ему после его возвращения из долины.

Последнее медицинское обследование подтвердило, что она бе­ременна, но Эвелит решила пока не говорить Данли об этом. Ска­жет потом, когда они вновь будут вместе. Однако сознание того, что они дали начало новой жизни, наложило свой отпечаток — Данли стал для нее как бы путеводной звездой.

В тот день, день его смерти, она вошла в биолабораторию, насвистывая. Был полдень. Снаружи нещадно палило солнце, зали­вая все вокруг горящей медью: и пыльную землю, и сборные доми­ки, теснившиеся вокруг небольшого корабля, доставившего их с орбиты, припаркованные флюгеры и гравилеты, на которых космо­навты облетали остров, единственную обитаемую сушу на этой планете, и самих космонавтов. За пределами форта виднелись пе­ристые верхушки деревьев и грязно-кирпичные здания большого города, растянувшегося между их лагерем и озером Зело. Издалека доносились голоса. Ветер приносил резкий запах дыма.

Здесь, на этой планете, гравитационное поле составляло 77 про­центов от стандартного. Меньше чем две трети от того, в котором выросла Эвелит. Высокая молодая женщина с красивым телом, но немного резкими чертами лица, она легкой походкой быстро про­шла в конец комнаты.

Биолаборатория занимала больше половины дома, где жили Сэрны. Особых удобств не было. Их не бывает, когда горстка пред­ставителей разных культур стремится воссоздать цивилизацию на обломках империи. Для Эвелит, однако, это был их дом. Аскетиче­ское существование совсем не тяготило ее. И в Данли, когда она встретила его на Кракене, она в первую очередь оценила легкость, с какой он воспринял суровую жизнь ее родного края. И это не­смотря на то, что на Эфее он привык к комфорту.

Как холодно и зябко в доме! Однако Эвелит с удовольствием вдохнула прохладный воздух. Села, включила приемное устрой­ство. Почти сразу же установилась хорошая картинка. На экране возникло трехмерное изображение лесной поляны.

— ...по-моему, происходящие от клевера, — зазвучал спокой­ный голос Данли. Сердце Эвелит забилось сильнее.

Речь шла о рассыпанных среди красной травы растениях с зеле­ными трехлопастными листьями. Когда Данли опустил передатчик ближе к земле (он хотел отослать в компьютер необходимые дета­ли), Эвелит ощутила запах клевера. Она нахмурила брови, пытаясь вспомнить... Ну конечно же. Клевер был одной из тех культур, которые еще до наступления Долгой Ночи человек перенес с Земли на многие планеты. О большинстве из них теперь никто не помнит. Часто эти формы жизни становились практически неузнаваемыми. Тысячи лет эволюция приспосабливала их к местным условиям. Иногда же небольшая исходная популяция кардинально преобра­жалась под воздействием мутаций. Так было, например, на Краке­не. Пока Данли со своей командой не' появился там, никто не догадывался, что сосны и чайки, д$ и ризобактерии тоже — факти­чески изменившие облик иммигранты. Но банки данных на Эфее сверху донизу забиты информацией, и так уж устроена курчавая голова Данли...

На дисплее, во все поле экрана, показалась его рука, собирав ющая образцы. Как она хотела поцеловать ее!

Терпение, напомнила «невесте» другая часть ее души, «офицер». Мы же приехали сюда работать. Открыли еще одну потерянную колонию, прозябающую, вернувшуюся к крайне примитивному со­стоянию. 'Мы должны как можно лучше изучить их культуру и принять решение, стоит ли посылать сюда экспедицию, чтобы при­вести этих людей в цивилизованный вид. Или же на два-три столе­тия оставить их, а те немногие ресурсы, что может выделить Союз Планет, использовать в другом месте. Надо написать подробный отчет для Совета. Поэтому-то я здесь, на плоскогорье, а он — в джунглях среди дикарей.