Миры Пола Андерсона. Т. 10. Сага о Хрольфе Жердинке - Страница 46

Не успел он закончить свой рассказ, как Бьярки решил последовать его совету.

На следующее утро Лось-Фроди отправился проводить брата, скрашивая путь своей грубой болтовней. Наконец настала пора прощаться. Бьярки спешился, чтобы дружески похлопать Фроди по плечу. Тот грубо толкнул брата, и он отступил назад. Улыбка скривила уродливые губы разбойника.

— Ты не так силен, как должен быть, родственничек, — сказал старший брат.

Достав нож, Фроди надрезал кожу на своем бедре.

— Испей моей крови, — сказал он, указывая на струйку, сочившуюся из пореза.

Как во сне, Бьярки преклонил колена и повиновался.

— Поднимись, — приказал Фроди.

Не успел Бьярки выпрямиться, как получил еще один мощный толчок в грудь. Но теперь тот, кто был моложе на час, остался стоять даже не шелохнувшись.

— Полагаю, что это питье пойдет тебе на пользу, родственничек. Теперь ты можешь справиться с чем угодно, и я от души желаю тебе удачи.

Он с силой топнул ногой на обочине дороги, и копыто сквозь почву и грязь со звоном врезалось в скальный грунт, уйдя в него по бабку. Вытащив его, он сказал:

— Через день я буду приходить к этому следу и смотреть, чем он заполнится. Если ты умрешь от болезни — плесень выступит на граните, если ты утонешь — след заполнит вода, но если ты погибнешь от меча или секиры — там будет кровь, и тогда я приду отомстить за тебя… ибо ты мне дороже всех людей на свете.

И Лось-Фроди ускакал прочь по лесной дороге.

Бьярки, стряхнув с себя грусть, отправился в долгий путь. Ничего дурного не приключилось с ним, пока он добирался до озера Венер. В то время конунг Тори Собачья Лапа пребывал то ли на войне, то ли на охоте — точно не известно. Жители Гаутланда очень удивились, увидев, что их властелин возвращается, ведь Бьярки верхом выглядел в точности как Тори.

Не понимая, что творится, Бьярки почел за благо не спорить с хозяевами, пока все не разузнает. Он позволил гаутам привести себя в королевские палаты и усадить на трон. Когда же настал вечер, его проводили в опочивальню к самой королеве.

Когда они остались одни, Бьярки сказал:

— Я не стану спать с тобой под одним одеялом.

Королева несколько отстранилась от пришельца, когда узнала, кто он на самом деле. Но она тоже сочла разумным скрывать, кто приехал к ней, ибо ведьмы или норны могли быть причастны к этому.

Некоторое время все шло своим чередом. Хотя Бьярки и королева не стали любовниками, но остались добрыми друзьями.

Когда Тори вернулся домой и обнаружил там своего брата, он был сам не свой от радости и заключил его в крепкие объятия. Услышав рассказ о том, что случилось, конунг заметил, что если и есть такой человек в мире, кому бы он мог без опаски доверить свою супругу, так это его брат. Он хотел, чтобы Бьярки остался у него, и готов был с ним поделиться всем, что имел.

Бьярки ответил, что желает иной судьбы. Тори предложил, чтобы его воины следовали за ним, куда бы он ни поехал. Но и от этого Бьярки отказался.

— Я направляюсь в Данию, к конунгу Хрольфу, — сказал он. — Хочу узнать, правду ли говорят, что его воины гораздо богаче, чем конунги в других землях.

— Может быть, и так, — сказал Тори сухо. — Но тем не менее я лучше останусь здесь. — И добавил более серьезно: — Помни, те птицы, что залетают выше других, чаще попадают в когти ястреба.

— Уж лучше так, чем всю жизнь прожить подобно кроту, — сказал Бьярки.

Тори хотел было ответить, но вовремя сдержался.

Когда пришла пора прощаться, Тори отправился проводить брата. Они простились как добрые товарищи, хотя каждый остался при своем мнении.

Мало что можно сказать о дальнейших странствиях Бьярки: он благополучно добрался до Зунда, заплатил за переправу, а там уже было рукой подать до Лейдры.

Год подошел к осени: каждый новый день становился все короче и холоднее. Когда Бьярки был уже близок к концу своего путешествия, дождь стал лить с рассвета и до заката, не давая ему заночевать где-нибудь на свежем воздухе. Однако он продолжал свой путь, желая как можно скорее добраться до Лейдры; и на исходе дня, промокнув насквозь, оказался на вересковой пустоши. Его конь был измучен долгим переходом, из последних сил скользя и хлюпая в глубокой — по колено — грязи. Ливень шумел по-прежнему, пронизывая ледяными струями сгустившуюся темень. В конце концов Бьярки сбился с пути.

Через некоторое время конь споткнулся о нечто, смутно напоминавшее могильный холм. Бьярки спешился, чтобы рассмотреть неожиданное препятствие поближе, и обнаружил, что это бедняцкое жилище, из тех, что не лучше землянки, крытой дерном и торфом. Дымник был чем-то прикрыт, но слабый красноватый свет изнутри проникал сквозь щели вокруг двери. Бьярки постучал. Какой-то мужчина слегка приоткрыл дверь. Он сжимал в руках топор, свирепо озираясь и недовольно ворча. Норвежец подумал, что в этой мрачной берлоге вряд ли что-либо могло бы привлечь грабителей. Даже его жена, жавшаяся поближе к глиняной плошке с углями в поисках толики тепла, была не из тех, на кого стоило обратить внимание.

— Добрый вечер, — сказал Бьярки. — Могу я остаться здесь на ночь?

Хуторянин, сглотнув от пережитого напряжения, почувствовал себя наконец спокойно и сказал:

— Э, да я ни за что не прогоню тебя в такую мерзкую погоду и темень, чужестранец. Я по твоему выговору догадался, что ты не из наших краев.

Он помог расседлать и привязать коня рядом с хижиной, поскольку внутри не было места — в стойле стояла корова. Бьярки получил старый потертый плащ, в который он завернулся, скинув напрочь промокшую одежду, миску кореньев, несколько сухарей и место на камышовой подстилке в глубине берлоги, где сгущался мрак, пропитанный тяжелым духом. Вскоре все погрузились в сон.

Утром жена хуторянина Гида принесла Бьярки ту же самую еду на завтрак, поскольку ничего другого в доме не было. Тем временем мужчина, назвавшийся Эйлифом, принялся расспрашивать о новостях. В свою очередь Бьярки спросил о конунге Хрольфе и его дружине и о том, как быстро он сможет добраться до них.

— Ну, — сказал Эйлиф, — это совсем рядом. А ты, что ли, туда держишь путь?

— Да, — ответил Бьярки, — я хочу посмотреть, не найдется ли для меня службы при его дворе.

— Это как раз то, что тебе надо, — кивнул хуторянин, — ты ведь так силен и могуч на вид.

Как только он это произнес, Гида разразилась слезами.

— О чем ты плачешь, добрая женщина? — спросил Бьярки.

Она всхлипнула:

— У нас с мужем был единственный сын… звали его Хотт. Здесь мы обречены на слишком жалкое существование… А особенно туго пришлось в прошлом году, когда мы потеряли наше стадо. Эйлиф и я теперь с трудом можем продержаться на том, что осталось. И тогда Хотт отправился в палаты конунга Хрольфа, чтобы узнать, нет ли там для него какой работы… и они назначили его поваренком, но… — Ей пришлось остановиться, чтобы справиться со слезами. — Дружинники конунга стали потешаться над ним. Он должен был прислуживать за столом… и во время трапезы они, обсосав мясо, швыряли кости в него… и если попадали, то он бывал ранен… не знаю даже, жив ли он сейчас?.. — Она поклонилась норвежцу в тусклом свете очага и продолжала более спокойно: — Единственное, о чем я прошу, за то, что приютила тебя на ночь в своем доме, чтобы ты кидал в него маленькие кости, а не большие, если его еще не забили до смерти.

— С радостью выполню твое желание, — сказал Бьярки, — к тому же считаю недостойным швырять кости в кого бы то ни было и вообще скверно обходиться с детьми или с тем, кто слабее тебя.

— Я рада это слышать, — сказала женщина, стараясь поймать его руку своими мозолистыми пальцами, — ибо твои руки выглядят слишком сильными, и мой Хотт не выдержал бы твоих ударов.

Бьярки попрощался со стариками и поехал в направлении, указанном ими. Дождь кончился, небо ослепительно сверкало, солнечные лучи искрились в лужах и на мокрых ветках, на которых, пламенели последние листья. Скворцы собирались в стаи, малиновки, прыгали по полям, кроншнепы весело посвистывали в прохладной ветреной сырости. Бьярки мало смотрел по сторонам. Брови его хмурились. Он не рассчитывал попасть к конунгу, чьи воины ведут себя подобно троллям. Вересковые пустоши и болота постепенно перешли в более благодатные земли: всюду были разбросаны богатые усадьбы, и ржаво-рыжие коровы дремали за изгородями. На полях работало множество людей. Бьярки то и дело останавливался поговорить. Девушки улыбались рыжеволосому великану, но он был сегодня не в настроении отвечать им. Вопросы, что он задавал хриплым голосом хуторянам, касались только конунга Хрольфа и его двора.