Манипуляция продолжается. Стратегия разрухи - Страница 16

А как же социальные обязательства государства? Так, этим людям де-факто отказано в праве на медицинскую помощь. Они не имеют полиса, поскольку не зарегистрированы по месту жительства. Ну и что? Лечите их просто как людей, а не квартиросъемщиков. Это их конституционное право, записанное в ст. 41 Конституции Российской Федерации. При этом практически все бездомные больны, их надо прежде всего лечить, класть в больницы. Больны и 70 % беспризорников – дети граждан России и сами будущие граждане.

Где в приоритетном Национальном проекте в области медицины раздел о лечении этих детей? Им не нужны томографы за миллион долларов, им нужна теплая постель, заботливый врач и антибиотики отечественного производства – но именно этих простых вещей им не дает нынешнее государство.

Половина бездомных – бывшие заключенные и беженцы. Что им делать? Они нарушают правила регистрации и уже поэтому выпадают из общества. В России около 3 млн. бездомных. Большинство их в прошлом были рабочими, но приватизация лишила их рабочих мест. Теперь среди бездомных наблюдается увеличение доли бывших служащих. 9 % бездомных России имеют высшее образование. Государство гордится высоким образовательным уровнем своего населения!

Государственная помощь столь ничтожна по масштабам, что это стало символом отношения к бедным. Депутат Н. А. Нарочницкая сказала: «Мы должны из народонаселения стать нацией – единым организмом, в котором возобладает ощущение общности над всеми частными разногласиями». Вот вам частное разногласие: к концу 2003 г. в Москве действовало 2 «социальных гостиницы» и 6 «домов ночного пребывания», всего на 1600 мест – при наличии 30 тыс. официально учтенных бездомных. Зимой 2003 г. в Москве замерзло насмерть более 800 человек. Не успело в них возобладать ощущение общности.

И вот выводы социологов в главном журнале Российской Академии наук «Социологические исследования»: «Всплеск бездомности – прямое следствие разгула рыночной стихии, «дикого» капитализма. Ряды бездомных пополняются за счет снижения уровня жизни большей части населения и хронической нехватки средств для оплаты коммунальных услуг… Бездомность как социальная болезнь приобретает характер хронический. Процент не имеющих жилья по всем показателям из года в год остается практически неизменным, а потому позволяет говорить о формировании в России своеобразного «класса» людей, не имеющего крыши над головой и жизненных перспектив. Основной «возможностью» для прекращения бездомного существования становится, как правило, смерть или убийство» [41].

Социальное дно в России не может сосуществовать с благополучной частью, оно ее станет пожирать. Люди из «придонья» будут непрерывно опускаться на дно, а люди дна будут быстро и непрерывно умирать. Об этом в сухих выражения и говорят социологи: «В обществе действует эффективный механизм «всасывания» людей на «дно», главными составляющими которого являются методы проведения нынешних экономических реформ, безудержная деятельность криминальных структур и неспособность государства защитить своих граждан» [42].

Своей бесчувственностью в социальной политике власть создала большую угрозу, которая уже действует и перемалывает российское общество. В 90-е годы государство проявило такой тип жестокости, какого мы уже и не предполагали в людях. Иногда казалось, что мы во власти инопланетян. Выступает политик, говорит о реформе ЖКХ. Кажется, если бы ты смог протянуть к нему руку через телеэкран и дернуть его за щеку – кожа отслоилась бы, а под ней чешуя ящера с неизвестной планеты.

Уже на первых этапах реформы власть проявила столь безжалостное отношение к населению, что даже академик Г. А. Арбатов посчитал нужным отмежеваться от правительства реформаторов: «Меня поражает безжалостность этой группы экономистов из правительства, даже жестокость, которой они бравируют, а иногда и кокетничают, выдавая ее за решительность, а может быть, пытаясь понравиться МВФ» [43].

Без диалога и ясной программы, на базе которой возможен общественный договор и общие усилия, преодоление кризиса невозможно. Но первое условие такого договора – отказ от превращения России в джунгли конкуренции, от стравливания людей в звериной борьбе за выживание. И первый шаг – ограничение законов рынка в социальной сфере, поворот к восстановлению отношений государственного патернализма.

Согласно наблюдениям А. Тойнби, элита способна одухотворять большинство, лишь покуда она одухотворена сама. Ее человечность в отношении большинства служит залогом и одновременно показателем ее одухотворяющей силы. С утратой этой человечности элита, по выражению Тойнби, лишается санкции подвластных ей масс. Именно это национальное несчастье случилось за последние десятилетия в России.

Важнейшей политической (и геополитической) целью рыночной реформы конца 80-х и 90-х годов ХХ века было разрушение советского строя. «Технологически» оно шло по двум направлениям: через подрыв идеологического стержня общества и его хозяйственной системы. Эта военная операция велась исключительно жесткими средствами практически во всех сферах национального бытия советского народа – в экономической, социальной, этнической и политической. Разрушению подвергались все духовные структуры советского человека и основные структуры жизнеустройства. Речь шла не о критике, а об ударах на поражение.

Любое явление советской жизни, которое квалифицировалось реформаторской элитой как отрицательное, доводилось и доводится в его отрицании до высшей градации абсолютного зла[11]. У людей, которых в течение многих лет бомбардируют такими утверждениями, разрушается способность измерять и взвешивать явления, а значит, адекватно ориентироваться в реальности. В структуре мышления молодого поколения это очень заметно.

Высокие должностные лица из состава властной команды выражаются более сдержанно, однако вполне определенно. В. Ю. Сурков говорит: «Реформы Петра, февральские грезы, большевистские мегапроекты, перестройка. Все второпях, в ослеплении идеей. В раздражении чрезвычайном от вязкой реальности» [44].

Читатель должен сам додумать: да, эта реформа оказалась вязкой реальностью, но ничего не поделаешь, всегда так в России бывает, все второпях – вот в чем причина. А на деле все это подлог. Можно ли ставить советские мегапроекты индустриализации и Великой Отечественной войны на одну доску с вредительством перестройки и приватизацией 90-х годов? Все это, мол, по сути одно и то же.

Власть взяла на вооружение порочный метод объяснять провалы рыночной реформы в России наследием советского прошлого. Мол, эти провалы – следствие инерции тех систем, которые были созданы при советском строе. Это – важный методологический принцип всей доктрины реформ. Я утверждаю, что этот принцип фундаментально ошибочен и лишает государство и общество возможности разобраться в актуальных процессах. Этот принцип изначально исказил меру и критерии, с которыми сообщество экономистов и власть подходят к актуальным проблемам.

Разберем пример важных искажений реальности, вытекающих из антисоветизма реформ. Стало нормой утверждение, будто советское хозяйство имело «экспортно-сырьевой» характер, отчего теперь страдает Российская Федерация. В Послании Федеральному Собранию 12 ноября 2009 г. Д. А. Медведев сказал, например: «Советский Союз, к сожалению, так и остался индустриально-сырьевым гигантом и не выдержал конкуренции с постиндустриальными обществами. …Вместо примитивного сырьевого хозяйства мы создадим умную экономику, производящую уникальные знания» [17].

Прекрасна последняя фраза, но «умной» экономика не станет, пока мы не разберемся, каким образом Россия скатилась к «примитивному сырьевому хозяйству», – ведь силы и механизмы, которые ее туда толкнули, продолжают действовать. Их надо выявить и нейтрализовать. Но мы не начнем ничего «выявлять», пока не откажемся от мифа, будто СССР был «сырьевым» гигантом, не определим вес «индустриальной» компоненты в советской экономике.