Криминальные сюжеты. Выпуск 1 - Страница 71

Сказано — сделано.

В предбаннике сосед справа пил пиво из баллончика, говоря уже одетому человеку в очках:

— Лучшие татуировки делают в Италии. Смотри, я напрягаю мышцы на груди, — толстяк выпятил свою массивную грудь, такую же безволосую, как и его лысая голова, и голая женщина изменила позу. — Видишь?

— И что? Хорошо отдохнул там, в Италии?

Толстяк отправил в мусорный ящик пустой баллончик и начал одеваться.

— Жаль, что я там не был двадцать лет назад.

— Хочешь сказать, что тогда Венеция была настоящей Венецией?

— Нет. Тогда Моррисон был настоящим Моррисоном. Вот фото, — толстяк протянул человеку в очках фотографию, достав ее из кармана белоснежного льняного пиджака. — Публичный дом несовершеннолетних девочек… Моей была девочка, что стоит первой во втором ряду… Из-за этой историйки у меня были неприятности.

Человек в очках, внимательно рассмотрев фотографию, положил ее на диван.

Роберт отошел к стоявшим поодаль весам.

— И все-таки, — говорил толстяк, влезая в рукава белого пиджака, — лучшая страна мира — государство Нобль. Ни тебе диктаторов, ни дворцовых переворотов, ни проституции… У нас настоящая демократия.

— Как ты ее понимаешь? — спросил человек в очках.

— Ну вот представь себе: ты возвращаешься домой после вечерней смены. На улице льет, как из ведра. Ты опоздал на автобус. Дрожишь, как мокрая курица. А мимо проезжает лимузин твоего босса. Босс останавливается, Приглашает тебя в машину и отвозит к себе в гости. Там °н помогает тебе высушить одежду, угощает прекрасным, Роскошным ужином и подает тебе бокал старого выдержанного коньяка. А дождь все льет, как из ведра, и босс разрешает тебе переночевать у него дома. Чем не демократия?

— И все это произошло с тобой? — спросил человек в очках.

— Нет. С дочкой моей сестры.

— Ха-ха-ха-ха… — разразился человек в очках.

Вскоре они оба ушли, а когда Роберт, взвесившись, возвратился к своей одежде, он заметил, что удалые джентльмены забыли фотографию. Заинтересовавшись, он взял ее и стал разглядывать.

— Боже мой! — воскликнул он. — Да ведь это Рута!..

Вторая девочка во втором ряду была очень похожа на его дочь. Он подошел к окну, где больше света, и долго вертел в руках фотографию. Стопроцентной уверенности не было. За прошедшее после похищения время девочка могла достаточно повзрослеть и измениться. Неужели она попала в публичный дом несовершеннолетних? Долго не раздумывая, Роберт оделся и выбежал на улицу.

Нагнав плечистого человека, он понял, что обознался. Толстяк с человеком в очках как сквозь землю провалились.

В баре «Астории» Роберт заметил Тома.

— Привет, Роберт, — сказал тот. — Прими соболезнование. Я слышал, что произошло в Детройте. Девочка еще не пришла в себя?

— Нет, — сказал Роберт, — и вряд ли придет. Врачи в это почти не верят. Очень тяжелое состояние. Хотя, кто может знать…

— Не терзайся. Может, придумают средство, которое поможет. — Том говорил скороговоркой, смешно выговаривая «с».

— Как Мари-Луиза? Она придет?

— С Мари-Луизой происходят удивительные вещи… Пока ты был в Мехико и в Детройте, произошли потрясающие изменения. Слышал, она собирается дать обет безбрачия и основать в Нобле конгрегацию Сестер любви к ближнему…

— Меня это не очень удивляет, — сказал Роберт. — Каждый ищет смысл жизни своим способом. Хонда его нашел. Мари-Луиза еще нет.

— В том-то и дело, что теперь она уверена, что отныне ее жизнь будет полностью осмысленной и глубокой. Но ты ведь все узнаешь от нее самой. Чао. Я бегу. Следующий этап во Франции, желаю тебе хорошо подготовиться. Ты должен быть первым. Ну, бегу… Чао.

В баре «Астории» царило импрессионистское настроение. Вентилятор крутился под потолком, как огромная летучая мышь, низкорослый бармен самоотверженно надраивал оцинкованный бар, а трое посетителей сидели, задумчиво и одиноко склонившись над своими бокалами, словно высеченные из камня и окутанные туманом статуи.

Роберт пил уже вторую чашку кофе, когда вошла Мари-Луиза.

— Здравствуй, Роберт! О! Я вижу и другие знакомые лица! Привет, Ингмар, я рада, что ты наконец помирился с женой.

Личность с красным носом формы картошки помахала Мари-Луизе и мрачно проговорила:

— Мы никогда не помиримся.

— Но ведь я сама своими глазами видела, как по-приятельски вы пилили дрова у себя во дворе.

Мари-Луиза подала бармену знак, что хочет кофе.

— Мы делили мебель, дорогая, — так же мрачно ответил швед с картофелиной вместо носа.

— Мебель? Так или иначе, вы оба действовали ритмично, а это уже нечто… Как ты, Роберт? Рассказывай скорее о Летиции. Как ее здоровье?

— Плохо. Ничего нового. Я тебе уже все написал.

Мари-Луиза заплатила за кофе и устроилась рядом с Робертом.

— Вот фотография, — сказал Роберт. — Команда несовершеннолетних в итальянском публичном доме. Вторая в первом ряду похожа на мою дочь Руту. Но ведь ты знаешь, как фотография искажает черты лица. Да и времени прошло столько, что она должна была измениться. Как бы то ни было, мне бы хотелось все проверить.

— Проверим, — сказала Мари-Луиза. — Но скажи, Роберт, зачем ты это сделал?.. Зачем ты это сделал? Я имею в виду тех подонков…

— А… Сам не знаю, зачем… Думаю, так было нужно…

— Ты помнишь, как турок стрелял в нашего Папу? Так вот. Первую молитву пришедший в себя Папа посвятил турку. Он помолился за него, чтобы Бог простил ему этот грех. Таким должен быть настоящий католик. А теперь? Твой Коэффициент доброты упал до семидесяти, и тебя удаляют из команды «Идеал». Этап во Франции будет для тебя последним… Ты не станешь чемпионом мира этого года!

— Я уже смирился с мыслью, что единственным романом, который мне предстоит написать, будет книга моих поражений. — Роберт закурил сигарету. — А ты, слышал, идешь в монастырь?

— Не совсем. Я основываю Орден любви к ближнему в государстве Нобль. Потом откроем филиалы по всему миру. Я хочу, чтобы граждане идеального государства заботились не только о собственном благе, о благе своей страны, но и шли в другие народы, сеяли семена добра, участвовали в политической жизни и стремились к тому, чтобы идеалы государства Нобль покорили человечество, влились в разлагающуюся цивилизацию двадцатого века, чтобы эти люди стали Прометеями, а не созидателями счастья под стеклянным колпаком.

— Кто тебя надоумил?

— Нобль посетила мать Тереза. 7 октября 1950 года была утверждена конгрегация Любви к ближнему сестер миссионерок с центром в Калькутте. А теперь в Ордене матери Терезы более тысячи сестер и более двухсот братьев. 6 января 1971 года Папа Павел VI вручил матери Терезе премию мира Папы Иоанна XXIII, миряне же наградили ее нобелевской премией.

— У них тоже есть филиалы, не так ли? — спросил Роберт.

— Да. В Венесуэле, Колумбии, Риме, Нью-Йорке, Танзании, Австралии, Иордании, Бангладеш, Мавритании, Эфиопии, Израиле, Перу, Вьетнаме, Камбодже, Новой Гвинее, Йемене, Мексике, Гватемале и в других местах.

— Я о ней читал в газетах. И какой же у нее Коэффициент доброты?

— Никто этого не определял, но, мне кажется, между ста сорока и ста пятидесятью…

— Опиши мне их конкретную деятельность, — попросил Роберт.

— В орденской регуле говорится, что каждая сестра в лице страждущего встречает самого Иисуса Христа. Чем более отталкивающая работа, тем сильнее должна быть вера. Имеется 335 подвижных лабораторий, 67 клиник для прокаженных на 50 тысяч человек, около 40 домов для умирающих и так далее…

— А какой у сестер, скажем, распорядок дня? Обязанности?

— Встают в полпятого, — говорила Мари-Луиза, — до половины седьмого молятся, затем завтракают. Стирают и приводят себя в порядок перед выходом на работу. В этот промежуток времени новенькие изучают регулу и Святое Писание. Перед принесением обеда они должны выдержать экзамены. Около двух монахини возвращаются на обед. Потом снова уходят на работу и возвращаются около половины восьмого на молитву, потому что это очень важно. Мать Тереза считает, что миссионеры любви к ближнему не должны чувствовать себя всего-навсего работниками социальной сферы. Но в конгрегации, которой хочу руководить я, будет другой распорядок.