Криминальные сюжеты. Выпуск 1 - Страница 64

Я дал ей прикурить и стал рассказывать о далекой Литве и ее великих людях. В основу моей истории лег рассказ не раз бывавшей в Чикаго Валерии Чюрлёните-Каружене о своем брате, знаменитом художнике Мика-лоюсе Константинасе Чюрлёнисе.

Он шел под дождем через Алексотский мост, размышляя, как при такой погоде соловьи не простужают себе голосовые связки. На поверхности Немана раскачивались при смерти каунасские башни. Вдоль правого берега плыла наполненная гравием баржа. В двух лодках спиной к черным промокшим склонам сидели упрямые рыболовы. Дождь шел при свете солнца. В речной воде отражался изливающийся пурпуром закат. Бронзовая осень ползла — нет, грациозно ступала в неповторимой индивидуальной манере. Всякая индивидуальность — иллюзия, думал Чюрлёнис, и источник страдания. Чтобы от него избавиться, надо захватить частичку небытия. Умирают листья, умирает трава, вокруг дыхание небытия, почему так необычна для меня эта осень? Помню Каунас в мае, ту голубую сирень, гомон птиц. Нет. Осень обворожительнее. Лежишь, смотришь в окно и ждешь, когда стемнеет. На улице звенят расшевеливаемые ветром желтые листья. Дворничиха скребет неустающей метлой. Передаст ли кто-нибудь то сложное чувство, которое вызывают запах увядающей природы и тень небытия, лежащая на всем, на каждой клетке материи?.. Слово это только орнамент, прочерченный на дорожке кладбища. Оно неспособно выразить воздействие природы на чувствительную душу. Вот и Ратушная площадь. На краю площади рядом с липой чернело пепелище — остатки недавно сгоревшего купеческого дома. Липа с блином своего желтого берета напоминала то ли ливанский кедр, то ли индийский храм. Около дерева сидел нищий. Трудолюбивые литовские блохи заставляли его скрестись и чесаться. На нем было тряпье оборванца, позевывающие сандалии. Осклабившееся черепоподобное лицо и слезящиеся глаза, в которых угасла доверчивая надежда, говорили о том, что его жизненные силы уже на исходе. Шел дождь. Нищий, видать, готовился к последней атаке мягкосердечных граждан и уже собирался перекочевать под кров базилики. Чюрлёнис окинул взглядом по-осеннему грустную площадь и промокшего человека, точнее говоря, даже не человека, а карикатуру на человека. Что-то оборвалось у него внутри. Сжимая в кармане последние деньги, которые он нес домой, успешно продав картину, он подумал, что этот нищий в тысячу раз в худшем положении, чем он, честолюбивый художник, бедный в быту, но богатый Духовной жизнью и чистой, милой сердцу работой. В одно мгновение его пронзила невыносимая мысль, что если он не отдаст нищему тех денег, то не сможет себя уважать, не сможет называться христианином и посещать богослужения.

— Вот вам на хлеб, — сказал Чюрлёнис, бросая в шапку последние монеты. — Идите, где-нибудь согрейтесь. Не сидите под дождем. Подал ли вам кто-нибудь, кроме меня?

— Рыбаку попадается когда хорошая рыба, а когда калоша, — ответил нищий. — Скорее наглец станет вежливым, чем скупой даст милостыню.

— А как здоровье, разве не боитесь простудиться?

— Не всем удается прожить дольше, чем жили их родители. Мне, наверное, не удастся.

В луже булькали капли дождя. Солнечное зарево скрылось за фиолетовым облаком. Сгоревший дом еще дымил мельчайшими пылинками. Из гимназии, ежась, вышли гимназисты. Площадь пересекал коричневый сторожевой пес. Он хромал. Фасады домов выглядели серыми на грязном фоне. Перед глазами во всей своей беспомощности, пустоте и ненужности торчал обломок кирпича, а рядом сидел нищий, моливший Бога не дать погибнуть в луже слез. Он проводил глазами удалявшегося Чюрлёниса, но тот не обернулся.

Через окно эту сцену наблюдал директор гимназии. Липа казалась похожей на лисичку, нет — на два зонтика, один больше другого. Нищий сплюнул через свои щербатые зубы и, метая огненные молнии, косым взглядом проводил коллегу из чужого прихода, ковылявшего через площадь по направлению к базилике. Вот узколобые, думал директор. Один просит, другой дает. У человека был испорчен вечер из-за встречи с таким вонючим оборванцем, но красивый жест мог все поправить. И он его сделал. Не настаиваю, что это вирус, который должен быть уничтожен. И все-таки это негодная порода, опостылевшая людям больше, чем смерть с косой. Не велика беда, если они сдохнут поскорее где-нибудь в подворотне, как бездомные собаки. Этот нищий наверняка из тех, что полощет рот вином, тут же гнусно ругаясь или горлопаня нецензурный куплетик. Интеллигент явно перестарался. Отдать последние деньги! Абсурд! Нищий всегда тот же, с деньгами или без денег. Его профессия клянчить, обращаясь к лучшим чувствам. Интеллигент, придя домой, будет рвать на себе волосы.

Презрительно щелкнув языком, директор повернулся к окну спиной и стал чистить ногти.

Эта история, Летиция, хорошо иллюстрирует людские принципы и разный уровень их Коэффициента доброты.

Пока я лицом к лицу не столкнулся с государством Нобль, меня это мало заботило. Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха…

Что будем делать? Может, идем куда-нибудь поужинать? Но тебя ждет врач Сэм Гопкинс. Договоримся, если этот вечер тебе понравится, ты съездишь к Гопкинсу и он перельет тебе кровь. Ведь в дружбу входит и забота друг о друге.

— Только, пожалуйста, не будь занудным, как мой отец, — сказала Летиция.

— Не беспокойся. А теперь идем, позвоним моему механику Патрику. Он знает все о Мехико, включая американские рестораны.

Я оставил ее у гостиницы и пошел звонить. Патрик пояснил, где находится американский ресторан «Техас». Просил передать привет метрдотелю Карлу. Сказал, что сожалеет, не имея возможности участвовать в вечере, — пьет вино с Гвидо, механиком из «Макларена». Только что был тост «Механики всех стран, соединяйтесь!» и так далее.

Мы с Летицией сели в такси, и нас отвезли к ресторану «Техас». Мне на бедро давил кошелек с двумя тысячами долларов и я решил в этот вечер быть щедрым. Оставив Летицию в такси, я отправился переговорить с метрдотелем. Услыхав имя Патрика, метрдотель Карл сделался на редкость услужлив и внимателен. Я дал ему пятьсот долларов и разъяснил правила игры. В ней должна была участвовать вся команда «Техаса».

Я сказал, чтобы официант переоделся перед тем, как начнет носить блюда, сказал, чтобы был нанят бродяга, который привяжется к Летиции и инсценирует драку со мной. Не слишком тяжелые удары с падениями и тому подобное. Как можно больше шума и как можно меньше последствий. И еще я ему наговорил всякой всячины — в числе прочего, чтобы были принесены безалкогольные коктейли, поскольку девушке надо оберегаться от ее болезни, а мне от моего алкоголизма. То есть ни тому, ни другому нельзя пить алкоголь.

Однако Летиция не должна знать, что пьет безалкогольный напиток. По сценарию имя Летиции должно было Упоминаться как можно чаще. Чтобы ей уделялось много внимания и почтительности. Я пообещал метрдотелю, что если спектакль мне понравится, я заплачу еще столько же.

Подготовив почву, я пошел к такси за Летицией. Едва мы приблизились к дверям, перед нами возник метрдотель Карл и спросил:

— Вы с Летицией?

— Да, — ответил я.

— Тогда, пожалуйста!

Летиция изумилась, но ничего не сказала.

— Для вас, мисс Летиция, лучший столик, — сказал Карл, проводив нас вглубь зала.

— Откуда он меня знает? — спросила Летиция.

Я пожал плечами.

Подбежал официант.

— Добрый вечер, мисс Летиция, — поздоровался он. — Чего пожелаете?

— А что вы можете предложить? — спросила Летиция.

— Специально для вас мы сварили раков.

Я промычал от удовольствия, а услыхавшая это Летиция рассмеялась. Все шло, как и было задумано.

— А что у вас из напитков? — спросила Летиция.

— Я бы рекомендовал мексиканский коктейль «Чарующий сон». С шампанским, вермутом и соком.

— Пойдет, — сказала Летиция.

Я снова замычал от удовольствия и не остался не замечен. Летиция прыснула. Видно, ей очень понравились эти звуки. Она попросила раков и стала оглядывать зал. Официант ушел.

— О чем ты думаешь, Летиция? — спросил я.