Космос, Чехов, трибблы и другие стрессы Леонарда МакКоя (СИ) - Страница 20

Пока же думал о том, что у лейтенанта Чехова есть скрытые телепатические способности. Это кроме очень высокого для человека уровня интеллекта, выше даже, чем у Джима.

При некоторой помощи Чехов мог сам общаться с шаром. Спок и теперь иногда прибегал к его помощи во время переговоров, когда головная боль мешала сосредоточиться на контакте, а нужно было быстро передавать посланцу слова капитана.

Сейчас даже такой контакт отнимал силы. Приходилось большую часть дня лежать и стараться не совершать чрезмерных ментальных усилий. Зато можно было снять щиты. Разорванная связь с Кирком постепенно восстанавливалась, а это значило, что можно поставить его в известность о её наличии.

Поэтому, когда Джим вернулся с тренировки, позитивно взбудораженный, Спок попросил его присесть рядом с собой.

– Я должен предупредить тебя о наличии между нами ментальной связи, – заговорил, когда Кирк устроился на стуле, явно стараясь не обращать внимания на светящегося посланца. – Она является достаточно тесной для двух людей, не связанных кровными узами, однако с годами будет ещё укрепляться. Это может повлечь за собой такие побочные эффекты, как переживание эмоциональных состояний друг друга со сложностью их точной дифференциации.

Капитан, обычно не склонный к отсроченным реакциям, на новость отреагировал странно – заморгал, зажмурился, потряс головой, а потом расплылся в широкой улыбке.

– Связь, да? А я то, дурак, думал, что начал тебя понимать! Гордился даже!

– Но ты действительно начал понимать моё состояние, – Спок смотрел на его широкую улыбку. – И определение «дурак» в данном случае составляет противоречие в твоём высказывании.

– Гоблин ты зеленоухий.

Кирк прижимает его к себе, целует висок, упирается лбом чуть выше уха.

– Я сегодня смотрел с мостика на космос. Огромный, холодный, почти бесконечный. Наши планеты так далеко, Спок, я только сегодня понял, что мы могли никогда не встретиться.

Спок невесомо касается его лица. Для полноценного телепатического контакта скоро будет достаточно и этого. Он позволяет себе едва заметную эмоцию радости.

– Я могу озвучить тебе вероятность нашей встречи с учётом возраста, происхождения и обитания на разных планетах, но для учёта большинства факторов мне потребуется время. Как мне кажется, взломанный тобой «Кобаяши Мару» также стоит включить в перечень этих факторов в обязательном порядке.

Кирк смотрит на него недоумённо, потом изламывает брови.

– Чёрт, Спок! С чего ты вообще взял, что мне нужны эти циферки?

– Логично искать подтверждения своим догадкам.

Капитан молчит. Смотрит на него лукавыми голубыми глазами, потом улыбается.

– Смеёшься надо мной?

– Будем считать это разновидностью проявления тёплых чувств к своему партнёру.

Спок устраивает голову на высокой подушке. В затылке чувствуется ещё лёгкая боль. Но на Кирка, даже без ментального взаимодействия, приятно просто смотреть. Особенно теперь, когда тревоги капитана по поводу неизвестной планеты позади. Почти.

Кирк берёт его руки в свои – это намного удобнее, чем сидеть в обнимку, и даже приятнее. Перебирает пальцы.

– Короче, ты меня отвлёк. Я об этом думал. О том, что встретить тебя было огромной удачей для меня. Я уж молчу о том, как круто, что ты меня не придушил тогда, после Дельта Веги. Я тебя люблю, я и так это знал, а после случая на планете этой разумной вообще никуда от себя отпускать не хочу. Понимаешь?

Спок некоторое время молчал.

– Да. Кажется, я близок к пониманию.

Пальцев касаются тёплые губы – это Джим склонился. Несколько ласковых прикосновений, и он поднимает голову.

– Будь моим мужем, Спок.

Сложно оторвать от него взгляд сейчас. Невозможно. Только коснуться его руки, переплетая пальцы. Слишком много эмоций.

– Конечно.

Кроме отчётов, нагрузки почти не было. С отчётами МакКой покончил быстро, развлекаться в колонии не тянуло. Оставалось дрючить лабораторию фармакологии, чтобы не запаздывали с описанием вентусских растений и не зарывались раньше времени в изучение образцов. Ну и упаковывали их вовремя для отправки на корабль. Занятие не слишком-то сложное.

А больше дел не было. Команда радостно рассредоточилась по городу, пользуясь правом увольнительной, пока группка из научного отдела занималась расчётом орбиты.

Семнадцатичасовые дни на Вентусе казались бесконечными.

А вначале, после возвращения с говорящей планеты, ему дважды пришлось осматривать Чехова. В первый раз сразу после поднятия на борт. Смотрел он в сторону, на вопросы отвечал односложно, но главное – непонятный серебристый посланец его мозг не повредил. И такой страшной картины перегрузки ЦНС, как у Спока, не наблюдалось.

А ещё – мальчишка явно не хотел его видеть. МакКой только головой качал после медосмотра и плескал себе в стакан на два пальца виски, швыряя реплицированный наскоро лёд.

Довёл-таки. А ведь пытался сказать, что не прочь построить отношения с ним. Это было логически (голосом коммандера в голове) взвешенное решение. На корабле было проще с кем-то, чем в одиночку. Более того, понаблюдав за Джимом и Споком на планете, понял, что ещё парочка таких постановок драмы – и его нервы можно записывать в неликвид.

Они вон: всё прошло, и опять обнимаются по углам. Они есть друг у друга, им проще, простой психологический закон, взаимоподдержка.

А ему что? В первую ночь, как с планеты вернулись, опять напился, думая о сыворотке, Асклепии, едва не умершем Споке, и что кровь Хана или любого другого из замороженных сверхлюдей какому-то там судовому доктору больше никто не даст. Даже для изучения. Он исчерпал лимит “воскрешений”. И дай... кто, космос, святая Энтерпрайз и кто угодно, чтобы у гоблина с Кирком всё было хорошо. Джим, каким бы пиздюком ни был, заслужил.

Думал о Пашке, которого увидел впервые не как ребёнка. О том, что рядом с ним было бы чуть менее дерьмово.

Короче, МакКой просто напился в одиночку. А утром подумал, что нет уж, хватит с него одиноких вечеров. Хотелось, чтобы было к кому вернуться, а Чехов… хороший он. Милый, открытый, добрый. Ушлый слегка, не без того, но так даже интереснее.

Заодно можно было бы присматривать за ним повнимательнее, а то Паш-ка, похоже, перенимает капитанскую привычку лезть в пекло, не задумываясь о последствиях.

А у бедолаги так во время осмотра сердце колотилось, что хоть гипо от тахикардии вгоняй. Если раньше, ещё до начала миссии, такое сердцебиение и учащённое дыхание удавалось списывать на волнение (и стеснительность, ага, это каким же надо было быть слепым, доктор МакКой), то теперь причина была кристально ясна. А ещё этот взгляд в сторону, неразговорчивость и игнорирование во внерабочих ситуациях.

Смотреть на его мучения было тяжело. Необходимость поговорить начистоту нависла сверху, как неустойчивый снежный пласт на склоне горы.

Проблема в том, что мальчишка был занят в разработке этой чёртовой орбиты, и выловить его для разговора попросту не получалось.

Боунс постучал пальцами по стеклу, за которым опять хлестал дождь.

Он второй час караулил у зала совещаний, находящегося тут же, при общежитии для экипажей прилетающих в колонию звездолётов. В своей комнате не сиделось. Время в здешних семнадцатичасовых сутках шло к глубокой ночи, а в зале совещаний всё ещё горел свет.

С минуту назад оттуда вышел Кирк, прошёл мимо с группой научного отдела, что-то обсуждая на ходу и тыкая пальцами в проекцию падда. Выглядел занятым до задницы, сильно уставшим, и судя по сосредоточенному виду, конца эпопеи с расчётом орбиты пока не предвиделось. Они же должны были проверять одну небольшую звёздную систему за другой, это прорва времени, а Кирк, как и Чехов, ещё и постоянно “скакали” по делам отсюда на корабль и обратно, до четырёх транспортаций в день доходило, и только идиот будет думать, что это никак не сказывается на состоянии организма.

МакКой не “скакал”. Но застрять на этой планете не многим лучше, чем лететь до базы в другой стороне квадранта.