КОСМИЧЕСКИЕ ДЕТЕКТИВЫ. СБОРНИК РАССКАЗОВ - Страница 41

– Ты сумасшедший. Когда ты разучишься считать себя полигоном для диких экспериментов? Ну, и каков результат?

– Как видишь, я жив.

– Полужив. Еще не видел тебя таким вялым.

– Во всяком случае, это не следствие моего поступка. Препарат совершенно безвредный. Для меня, по крайней мере.

– Но для Ричарда он стал причиной смерти. Этого ты не будешь отрицать?

– Не буду. И вот здесь загадка. Почему безвредный для других препарат мог погубить Ричарда? Для чего он принял его? Чего хотел добиться?

Рой задумался.

– Насколько я понимаю, ты не веришь в самоубийство Ричарда?

– Я просто знаю, что самоубийства не было.

– Смелая гипотеза! Она противоречит медицинскому заключению.

– Медицинское заключение основывается на схеме поступков Ричарда: то-то сказал, то-то сделал, то-то получилось. Но это внешность. Меня занимает суть.

– Суть далеко не всегда противоречит внешности.

– В случае с Ричардом противоречит. Все во мне протестует против мысли, что Ричард покончил с собой. Самоубийство несовместимо с его характером.

– Ты уже говорил: жизнелюб и все такое. Бывают трагические ситуации, когда и жизнелюбы накладывают на себя руки.

– Такой ситуации не было. Я тебе расскажу о последней встрече с Ричардом. Я гулял с Линой в парке, когда мимо нас пронесся Ричард. Ты знаешь, он всегда торопился. Я окликнул его, и он подошел. Он был в страшном возбуждении.

– Я плохо его знал, но не помню, чтобы он бывал невозбужденным. Удивительно неуравновешенная натура.

– В тот день он был в совершенно особом состоянии. Он ликовал. Он с восторгом объявил, что поставит в ближайшие дни опыт, который опрокинет все представления об интеллектуальных возможностях человека. Я спросил, не собирается ли он поразить нас каким-либо новым своим талантом. Я имел в виду то его замечательное достижение, когда после трех месяцев затворничества он вдруг показал себя полиглотом. Это, конечно, было ошеломляюще.

– За три месяца упорной работы при известных способностях можно изучить несколько языков.

– Я знаю Ричарда с детства. Никто не замечал в нем выдающихся лингвистических способностей. И он изучил не несколько, а ровно десять языков, и не просто изучил, а стал знатоком их. Слишком уж неожиданным и крупным был успех.

– Он не рассказывал, какой собирается ставить опыт?

– Он не любил рассказывать о своих экспериментах. Он терял интерес к исследованиям, когда узнавали, чем он занимается. Вероятно, это объяснялось тем, что он был страшно тщеславен. Он хотел поражать, блистать, занимать первые места. «Вот он я! Каков?» – по этой формуле строились все его рассказы, даже официальные отчеты. Он считал себя научным гением и очень расстраивался, когда убеждался, что не все в это верят.

– Знакомые, вероятно, недолюбливали его?

– Мало кого так любили, как его. Он с увлечением помогал каждому, кто просил о помощи, с радостью одаривал интересными мыслями, шумно ликовал, если у друга получалась работа. И делался совершенно счастливым, если его благодарили за помощь словами: "Если бы не ты, то… " Тщеславие его было странно: огромно, но не эгоистично; я бы даже сказал – великодушно и щедро.

– Он исследовал микроизлучения мозга, если не ошибаюсь?

– Да, эту странную радиацию клеток мозга. Он занялся микроизлучениями, когда они только были обнаружены. И очень досадовал, что не он автор открытия экранирующего действия черепа. Он запальчиво утверждал, что по справедливости это его открытие, он лишь замешкался с опубликованием, а в Институте мозга нашлись исследователи попроворней.

Рой некоторое время размышлял, потом задал новый вопрос:

– Ты, значит, считаешь, что самоубийства не было, а был…

– Да, Рой. Ричард поставил на себе опыт. И опыт оказался смертельным.

– Неудачный опыт, неудачный опыт… Давно не слыхал, чтобы в наших лабораториях производили опасные эксперименты над собой. И еще одно, Арман! Ведь перед смертью Ричард должен был понять, что произошло несчастье, и хотя бы предостеречь от повторения неудачного опыта.

– Видишь ли, Рой, ты коснулся того, что меня самого волнует. Ричард бредил. Но бред его был радостным. Он ликовал, умирая. Ему воображалось, что он добился того, чего хотел. Он повторял: «Как удалось! Как удалось!» Он и не подозревал, что совершилась катастрофа.

– Весь его бред и состоял в подобном бессмысленном ликовании?

– Ричард воображал себя математиком. Он развивал в бреду какие-то математические теории. Видения его мозга записаны, но математики не нашли в них ничего интересного. Математический бред прерывался хриплыми выкриками:"Как удалось!" И столько в них было восторга, Рой!

– Интересно. Даже очень интересно! Ты меня убедил: в гибели Плачека таится загадка. Может быть, нам заняться ею?

Арман с благодарностью посмотрел на Роя.

– Генриха мы тоже привлечем?

– Зачем? Он не способен разрываться между двумя проблемами. Пусть он возится с аккумуляторами гравитационной энергии. Запроси, пожалуйста, все материалы о работе и обстоятельствах гибели Плачека.

Анализ предсмертного бреда Плачека не показался Рою интересным: хаотичные видения – сплетения кривых, фрагменты формул, геометрические фигуры и тела, вернее – обломки фигур и тел, валящихся одно на другое в диком беспорядке. Эксперты, расшифровавшие сумбурные картины, указывали, что больной пытался разобраться в некоторых вопросах геометрии, но знания его были скудны и решения школярски примитивны. Типичный болезненный бред, указывали эксперты.

Рой согласился с ними, когда посмотрел записи видений. Он лишь отметил для себя, что в картинах бреда удивительно одно: именно то, что все они без исключения имели математический характер.

– Бред Плачека напоминает мне говорящую лошадь, – сказал Рой Арману. – Самым поразительным у говорящей лошади является не содержание ее слов, а тот факт, что она разговаривает. Сколько я знаю, Ричард ведь никогда не интересовался математикой?

– Не терпел математики, – подтвердил Арман. – Он говорил, что математика внушает ему отвращение. Он, конечно, знал ее в объеме, какой необходим нейрофизиологу, но этим и ограничивался.

Значительно больше заинтересовали Роя отчеты Плачека о работах его лаборатории. Они все касались микроизлучений мозговых клеток. Экранирующее действие черепа открыл не Плачек, это сделали до него, но он подробно изучил, какие именно лучи отражаются от внутренней поверхности черепной коробки и как создаются те суммарные волны, генератором которых является мозг и которые свободно уносятся в пространство. Мозг в отчетах Плачека представал хаосом излучений, клубком переплетенных волн, а череп был вроде фильтра, выпускающего наружу нечто упорядоченное.

Рою особенно понравилась теория глаз, подробно развитая Плачеком. Ричард считал их не столько органами зрения, сколько каналами, по которым мозговое излучение исторгается наружу, почти не испытывая упорядочивающего влияния черепного фильтра. Глаза – и уши тоже, но в меньшей степени – описывались как отдушины для давящих мозг излучений, как окна, сквозь которые открывается внутреннее кипение мысли. Плачек доказывал, что при помощи глаз можно обмениваться любой информацией, особенно если разговаривающих взглядами снабдить специальными усилителями.

В одном из отчетов была описана схема прибора, по глазам определяющего не только о чем думает человек, но и в какой области он специализируется, и каков объем и характер его знаний, и велики ли его возможности в избранной отрасли работы. В приложении к отчету Плачек указал, что экспертная комиссия отвергла его прибор как ненадежный. Рой покачал головой. Эксперты сразу требовали полного совершенства. Живая мысль в предложении Плачека имелась, и она характеризовала самого Плачека, его научные интересы и методы работы, а сейчас это было для Роя главным.

– Будем разговаривать с ассистентом Плачека, – сказал Рой, изучив доставленные ему материалы. – Как его зовут?