Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1960-е - Страница 92

— Сыроежки всякие бывают.

Братья покатывались со смеху. Художник не обижался. Когда приятели уехали, он совсем перешел жить к Улыбке. Он принес краски и стал рисовать всех подряд. Он нарисовал Улыбку, и ее мать, и всех братьев, и даже теленка. Он ходил по избе в мягких шерстяных носках и сладко зевал.

— Вот это жизнь, — приговаривал он.

Однажды зашел агроном, они распили бутылку водки, потом о чем-то долго и возбужденно говорили, потом подрались, и художник выставил агронома за дверь.

С тех пор Улыбка стала повсюду встречать агронома: то у колодца, то в лавке, то на ферме, то просто выходил из-за угла и провожал до дому.

В правлении колхоза, куда ее зачем-то вызвали, тоже был агроном. Он сидел за столом и точил карандаш.

— Садись, — важно сказал он.

Она села.

— Ну, как поживаешь?

— Хорошо.

— Хорошо?! С этим-то кретином?! — Карандаши разлетелись во все стороны. Улыбка нагнулась и стала собирать их.

— Он не кретин.

— Ну, хорошо, это я кретин, я!

— И ты не кретин.

Агроном вздохнул.

— Ну, хорошо, оставим кретинов в покое, только он на тебе не женится!

Улыбка молчала, агроном встал, подошел сзади и положил руку ей на плечо.

— Я же тогда пошутил, — тихо сказал он. — Глупые мы, глупые… Вернись ко мне, Улыбка!

Она молчала.

— Видишь, это я тебе купил.

Он надел ей на шею длинные голубые бусы.

Она потрогала бусы.

— Это лунный камень или птичий глаз? — спросила она.

— Не знаю. Так пошли ко мне, Улыбка?

Они шли по деревне, агроном держал ее за руку. Художник стоял на крыльце. Заметив их, он спрыгнул с крыльца и побежал в лес. Улыбка рванулась за ним, но агроном удержал ее.

Только на другой день вернулась она домой. Картин не было, художник уехал. Она присела кокну. Уже смеркалось. На скамейке у плетня сидели две бабы.

— А то случай был, — говорила одна. — Продала бабка Матрена корову. Нет, вру, выиграла по облигации, сто тыщ… Принесла деньги домой и спрятала под матрац. Нет, вру, в эту, как ее, в сберкассу положила. И вот, среди ночи — стук в дверь. Глядь, а на пороге — черт…

— Не черт, а домовой, — перебила другая.

— Черт, говорю, черт, самый настоящий черт — хвост, рога, копыта! «Ну, баба, — говорит, — собирайся, заждались мы тебя». У бабки-то и дух захватило. «Бери все, что есть, — говорит, — только отпусти…» — «Давай, — говорит черт, — деньги давай!» Бабка под матрац, а деньги-то в этой, в сберкассе. Бабка — так, мол, и так: деньги в сберкассе положены. Черт подумал и говорит: «Ну, хорошо. Жаль мне тебя, старую, я завтра пожалую». Чуть свет — бабка в сберкассу. А там и смекнули: зачем это бабке столько денег? Проследили. И вот ночью приходит черт — его и хватают. И знаешь, кем оказался?

— Председатель?!

— Нет, агроном.

— Из верных рук знаю: председатель!

— Агроном!

— Агроном… — сказала Улыбка. И отошла от окна.

«И почему у них всегда — председатель или агроном? Будто больше некому», — лениво думала она.

На скотном дворе было темно. Корова, куры… Теленка не было. Выбежала на огород, где после уборки овощей обычно привязывали теленка. Но и там никого не было. «Хоть бы потерялся. Убежал бы, что ли…»

И вдруг очень захотелось спать.

Она проспала вечер, и ночь, и день. Она спала на сеновале. Снилось ей лето и много веселых телят. Под вечер кто-то разбудил ее. Она приоткрыла глаза и увидала Верку. Верка склонилась над ней, в занесенной руке у нее был большой кухонный нож. Свободной рукой Верка зачем-то махала перед своим носом. Сквозь ресницы Улыбка наблюдала за ней. Около Веркиного носа кружила большая зеленая муха. Верка махала рукой, но муха не улетала. «В будущем году опять будет теленок, и его снова зарежут, — подумала Улыбка. — Заснуть бы…» Но больше не спалось. Она приоткрыла глаза. Верка стояла в той же позе. Рука у нее, видимо, затекла, потому что она переложила нож в левую руку, а правой трясла в воздухе, как на уроке физкультуры. Улыбка вздохнула, Верка быстро перехватила нож в правую руку.

— Ну, что? Опять? — спросила Улыбка.

Верка не отвечала и все выше заносила нож.

— Ну, что тебе? — Улыбка встала, размяла ноги и села на пустую бочку.

— А то не знаешь?! — неожиданно звонко крикнула Верка.

— Агроном? — спросила Улыбка.

— Агроном. — Верка всхлипнула.

— Сначала Васька, потом Сашка, теперь агроном. Да что тебе, других парней нет? Обязательно мои нужны? — Улыбка рассмеялась.

От ее смеха Верка взвизгнула, упала на сено и стала быстро зарываться в него.

— Отдай агронома! — вопила она, а сама все глубже уходила в сено. — Отдай агронома!

Голос делался все глуше, в последний раз мелькнули голые Веркины пятки, и все стихло. Улыбка слезла с бочки, подошла к стогу. Копнула раз, другой: никого. И тут ей почудилось, что прямо над ее головой кто-то глубоко вздохнул.

Улыбка боязливо оглянулась, поспешно вышла из сарая, обошла его вокруг, влезла на завалинку и зачем-то заглянула в маленькое оконце.

— Ты что это делаешь? — За ней стояла мать.

— Так, — сказала она, — интересно.

Мать пожала плечами, но выспрашивать не стала.

— Подожди, — остановила ее Улыбка. — Теленка зарезали?

— Ты бы лучше за своими хахалями следила, — проворчала мать.

— Одолжи мне двадцать рублей.

— Это еще зачем?

— Я уезжаю в город.

— Что же ты раньше не сказала?

— Раньше не знала.

Мать вздохнула и, ничего не сказав, направилась к дому. Улыбка проводила ее глазами, потом вошла в сарай.

— Вылезай, — сказала она.

Никто не отзывался.

— Вылезай, — повторила она.

— Не вылезу, — глухо отвечал стог.

— Забирай своего агронома, — сказала Улыбка.

Стог будто взорвало. Сено разлетелось во все стороны, и появилась всклокоченная Верка.

— Отдаешь?! — возбужденно выкрикнула она.

— Забирай, — говорила Улыбка, — на что он мне.

Но Верка не уходила, ей хотелось поговорить.

— И правда, ты и другого найдешь.

— Ты и другого отнимешь. Ведь это третий.

— Не жить нам вместе! — внезапно вскрикнула Верка. — Не жить!

— Я уезжаю, — ответила Улыбка.

Верка сразу замолкла. Она растерянно косилась на Улыбку, губы ее дрожали. Улыбка повернулась и спокойно пошла к двери.

— Не уезжай, — заискивающе попросила Верка, — зачем тебе уезжать?

Улыбка не обернулась, вышла из сарая. Направо — лес, налево — поле. Она пошла прямо, по тихой деревенской улице. Верка тоже вышла из сарая и задворками кралась за ней. Улыбка неопределенно хмыкнула и направилась к дому агронома. Около самого дома она резко повернулась: Верка торчала за плетнем. Улыбка засмеялась и пошла дальше. Теперь Верка бежала сзади, забегала и, как собака, заглядывала в лицо:

— Не уезжай. Ну, хочешь, не надо мне агронома. Ну, бери его обратно…

— Зачем он мне? — Улыбка остановилась.

Верка опасливо отступила.

— Не знаю… — совсем растерялась она. — Только тогда он мне тоже ни к чему.

Верка хлопала глазами, выступили слезы, она всхлипнула и, опустив голову, тихонько побрела к реке.

Улыбка смотрела, как она уходит. Она видела стоптанные босоножки, в растрепанных волосах — сено. Внизу над рекой — жидкий, оцепенелый березовый лесок, желтые листья. Подул ветер, и листья понеслись по черному полю к реке.

Шел длинный осенний дождь. За окном вагона была мокрая деревянная платформа, за платформой — черное свежевспаханное поле. Через поле бежал человек.

«Агроном», — подумала Улыбка.

Когда агроном уже подбегал к платформе, от деревни отделилась другая фигурка. Агроном бежал по тропинке, она же, чтобы срезать угол, побежала прямо по рыхлому полю.

«Верка, — подумала Улыбка. — Не успеет…»

Агроном бежал вдоль вагона. Вот он заметил Улыбку, остановился и стал что-то кричать, широко открывая рот и барабаня кулаком по стеклу.

Улыбка открыла окно.

— Ну что? — спросила она.