Интервью с Константином Эрнстом опубликованное в «Сноб» - Страница 5
Я думаю, что на своей должности вполне соответствую принципу Питера. Знаете, что такое принцип Питера? Человек стремится вверх и останавливается на должности, которая превышает его возможности. Это один из принципов менеджмента. То есть, каждый человек, находящийся на каком‑то топе, находится на той ступени, которой он уже не соответствует. Так что тут у меня нет мечты, которую я хотел бы реализовать. У меня есть желание снять несколько фильмов по своим сценариям, и я, наверное, сниму их, когда уйду с этой работы. Есть желание написать пару книг, одну из них я даже кропаю…
П. Г.: Мемуары?
Мемуары — этот момент подведения основных итогов, я же чувствую себя человеком довольно молодым. Рассчитываю, что у меня еще большой кусок затейливой жизни впереди. Художник Марк Шагал написал мемуары в 35 лет, после чего не сотворил ни одной хорошей картины. Не думаю, что сами мемуары в этом виноваты — просто он к 35 годам прожил основную часть своей жизни. Я, как мне кажется, еще не прожил, поэтому у меня нет желания ничего автобиографического писать. Пишу художественную книгу. Но, как пишу… Совсем потихоньку. Это неправильно. Книга должна иметь определенный период написания, иначе ее энергия разваливается, я вижу это. Нельзя так фрагментировано писать.
Е. Л.: Вы ведь стали руководителем Первого канала вскоре после смерти Влада Листьева — так?
Спустя три месяца. Влад был моим близким другом.
Е. Л.: Вы знаете…
(перебивает)Я знаю, кто убил Влада.
Е. Л.: Почему тогда молчите?
У меня нет доказательств этого.
Е. Л.: И их невозможно найти?
На данный момент уже нет.
Е. Л.: Этот человек жив?
Смотря о ком вы… Людей, которые исполняли — я не знаю. Я знаю, кто сделал… (заказ — прим. Е. Л.)Да, этот человек жив.
Е. Л.: И он в России сейчас?
Да.
П. Г.: То есть, это не Березовский, которого привыкли во всем обвинять?
Я сильно не люблю Бориса Абрамовича Березовского, но он к смерти Влада Листьева не имеет никакого отношения.
Е. Л.: Когда вы пришли на руководящую должность, вам не страшно было после такого? Или вы уже понимали, что вас не тронут?
Меня первый раз пытались затянуть на эту должность на следующий день после похорон Влада. Потому что я Владу писал план реконструкции канала. Он говорил мне: «Ты чувствуешь новое телевидение лучше меня. Напиши, как ты это видишь».
Е. Л. Это правда, что все произошло потому, что он хотел существенно сократить рекламное время?
Выключите диктофон.
Прерывание записи.
В момент паузы Эрнст говорит о том, что Листьева закал известный бизнесмен Сергей Лисовский
Запись возобновляется.
П. Г.: Так вам было страшно?
Наверное, было. Но мне казалось, что это вызов жизни. Мужчина получает не так много настоящих вызовов в течение своей жизни.
Е. Л.: Но вы ведь не совсем продолжили то дело, которое хотел осуществить Листьев?
Я точно знаю, что хотел осуществить Влад. Если вы считаете, что главной его идеей было поменять продавца рекламы — то это не так. Он хотел сделать другой канал. И я знал какой. И в целом, мне кажется, я сделал именно тот, который он хотел.
Е. Л.: На вас в тот период были какие‑то наезды?
Были, мне стреляли в окна. У меня тогда не было квартиры, и первые два года я снимал жилье на втором этаже. И была определенная кампания по запугиванию. В качестве острастки пару раз мне шмаляли в окно в два часа ночи.
Е. Л.: Боевыми?
Судя по всему, это жакан был.
Е. Л.: Говорят, что телевизионный бизнес в России стал цивилизованнее. Это правда?
Да, это так. Тогда был период полного безвластия аморфного, когда государство было слабое, криминальные группировки во многом контролировали телек. В тот момент, когда ушла советская власть, и новое государство еще не сформировало никаких посылов в отношении телевидения, практически все было захвачено разными криминальными группировками, в первую очередь — реклама. Я даже в 95–м году ездил на «разборки» с покойным Бадри Патаркацишвили. Там сидели конкретные ребята, которые в свое время отхватили программу «Утро».
П. Г.: А вообще какие у вас были отношения с Патаркацишвили и Березовским?
С Борисом Абрамовичем в конце были плохие, потому что… Не скажу почему. К Бадри я относился всегда хорошо и с уважением.
Е. Л.: Березовский давил на вас?
Конечно. Олигархи всегда проводили свою политику достаточно жестко.
Е. Л.: Опять же к вопросу о свободолюбии — как вы это выдерживали?
У меня было в какой‑то момент желание уйти, в 1999–м году. Но я просто понял, что если уйду (а я знал, кого назначат на это место), то канал превратится в черт знает что. Мне просто жалко стало. Я знал, что этому человеку будет наплевать. Поэтому решил: лучше потерплю некоторые вещи, но зато спасу канал.
П. Г.: Насчет Бадри — вы знаете, что с ним случилось? Тоже ведь такая таинственная и неожиданная гибель…
Не знаю, честно. Думаю, что с одной стороны это могло быть убийством. А с другой, все то нечестное, что делал в отношении него Саакашвили, могло разорвать его гордое сердце. Он был человеком очень гордым. Знаете, каким образом у него случился первый конфликт с Саакашвили? У Бадри вокруг территории были камеры слежения, и они сняли, как люди министра внутренних дел убивали двух других людей. И он показал это по своему каналу «Имеди». А это были близкие люди к Саакашвили.
П. Г.: Вы с Саакашвили лично встречались?
Виделся, но шапочно, близко не знаком. Но я долгое время интересовался психиатрией, кроме того, у меня есть хороший знакомый, который учился с ним в одной группе, так что у меня есть все основания считать его пациентом психиатра. Я считал так и раньше — задолго до того, как случился, например, конфликт с Грузией.
Е. Л.: А вы часто не показываете какие‑то стремные вещи, которыми располагаете?
Часто. По разным причинам. Потому что это может нанести вред, или повлечь за собой большие проблемы для канала.
Е. Л.: А из личного страха — не показываете? Есть у вас вообще личный страх?
Как и у любого психически нормального человека… Про страх расскажу одну историю. Еще в школе у меня в классе по рукам ходила дико популярная книжка про КГБ — с фотографиями пистолетов с глушителями, схронов бандитов, личной амуниции пилота Пауэрса, и т. д. Давали ее каждому всего на одну ночь. Наступила моя очередь. Я полночи читал ее с фонариком под одеялом, потом заснул, а когда утром встал и начал собираться в школу — книжки не обнаружил. Спросил у мамы — она не брала, папа — тоже. Я пошел в школу и сказал всем, что книга потерялась. На что мне было сказано: «Делай что хочешь, но чтобы к завтрашнему дню нашел». Я, естественно, ничего не нашел, и класс подумал, что «чувак скрыжил книгу». И меня повели бить за спортзал. Потом на следующий день снова. Исполнителем был второгодник по фамилии Трефилов, с квадратным лицом и огромными кулаками. Вечером второго дня я понял, что если мне еще раз наваляют, то в школу я больше не пойду. Я поговорил со своим папой, рассказал, что потерял книгу, что меня бьют, и попросил его: «Пойдем со мной завтра. Я просто не могу больше это терпеть». На что папа ответил: «Я не пойду. А вот ты по дороге в школу зайди на стройку, найди там кусок арматуры, который влезет в портфель, и когда тебя начнут бить, просто достань его». Я ушел в соседнюю комнату, стал рыдать, потому что меня предал мой родной папа. Но утром, когда пошел в школу, все‑таки заглянул на стройку, нашел арматуру, и положил ее в портфель. После пятого урока меня снова повели за спортзал. Одноклассник Трефилов начал уже разогревать толпу, которая жаждала очередного зрелища. «Начну я с удара в поддых!» — гордо заявил он. И в это время я достал кусок арматуры, окончательно понял, что папа меня не любит, что никого у меня не осталось, и дал Трефилову в ухо. Единственный раз в своей жизни я видел, как ухо у человека сначала превращается в шар, а потом лопается. Трефилов сперва даже не понял, что произошло — подумал, что в него попала молния Бога. Но когда ухо лопнуло, и из него струей полилась кровь, он дико завопил и стал отступать. Тут уже у меня сработал звериный инстинкт. Я с куском арматуры попер на толпу своих одноклассников. И все дунули в рассыпную… Двадцать лет спустя моя мама призналась, что это она взяла книжку. Увидела ее на столе, и, не зная, что она моя, взяла почитать на работу, но по дороге забыла ее в троллейбусе. А потом у нее уже не нашлось мужества признать, что она стала причиной моих проблем.