Ханты, или Звезда Утренней Зари - Страница 27

Утро было пасмурным.

И пришло оно очень быстро. Демьяну показалось, что он не успел закрыть глаза — и уже наступило утро, будто вовсе не было ночи, сна и головокружительных линий. Но голова слегка кружилась — значит, все это было наяву ли, во сне ли. И он насмешливо подумал о себе в третьем лице: «Еще ночь поспит — так совсем голову потеряет…» А без головы какой охотник?! Какой человек?! Эх, и сказать нечего…

Встала и девушка.

— Комары не беспокоили? — спросил Демьян. — Как спали?

— Ой, да великолепно! — улыбнулась она. — Какие там комары, когда спала как убитая…

— Первый день пути самый тяжелый, — говорил Демьян. — Это всегда так. Потом привыкаешь, легче становится.

— Да не пугает меня дорога! — воскликнула она. — Вот еще чего бояться!..

Он сначала развел костер и дымокур, повесил над огнем котелок и лишь после этого спустился к воде умыться. Потом он свернул вещи и сложил их в облас — оставил на стоянке тольке кузовок с провиантом. Пока он готовился к отплытию — вскипел чай, сели завтракать. И тут пошел дождь — вялый такой, неуверенный, то закапает, то опять перестанет.

— Вот ваш вчерашний дождь, Демьян Романович! — вспомнила девушка его вчерашнее опасение.

— Пришел-таки. Думал, может, стороной обойдет…

— Наверное, скоро перестанет, — предположила она.

— Нет, это долгий дождь, — говорил он, оглядывая небо. — Со всех сторон ровные облака, чистого неба не видно.

По всем приметам выходило, что дождь зарядил надолго. Быть может, на день. А возможно, и на два-три дня. Приятного маловато, соображал Демьян. В душе он всегда поругивал погоду, если она портилась не в положенное время. Ладно осенние дожди — это их время. Ладно февральские вьюги — это их месяц. А большие летние дожди к чему? Ни природе, ни человеку, ни зверю-рыбе. Из-за лишних дождей может и ягода не уродиться, может травостой погибнуть. Да мало ли всяких неприятностей!

А перед отплытием Демьян и вовсе огорчился. Он увидел, как вздрогнули ресницы девушки, когда она потянулась к своему веслу, — будто ударили ее.

— Руки! — приказал он, шагнув к ней.

Она недоуменно пожала плечами.

— Руки! — повторил он.

Она протянула руки тыльной стороной вверх. Он немного наклонил голову, чтобы получше рассмотреть руки: узкие загорелые кисти, длинные, чуть согнутые в суставах пальцы, пахнущие каким-то лекарством.

Руки как руки. Лишь у запястья правой руки, словно островок, чернела родинка. Он задержал взгляд на родинке, будто припоминал, где мог видеть такой островок, потом взял ее руки и повернул их ладонями вверх — на ладонях и пальцах кровавые мозоли. Он заворожено смотрел на кровавые мозоли. Кровь темными сгустками запеклась под кожей. Он вспомнил, как у него впервые появились такие мозоли. Мать-покойница посадила его гребцом на корме, и они направились облавливать озеро в верховье реки Древесной. То было в начале июня тысяча девятьсот сорок второго года.

Сорок второй запомнился ему крепко.

Ему казалось, что в памяти он мог бы восстановить до самых мельчайших подробностей каждый день этого года. Этот год еще запомнился тем, что был долгим как вечность.

Сейчас он держал руки девушки, смотрел на ее кровавые мозоли. Мозоли расплывались. Перед его глазами промелькнули тысячи видений. Годы, дни, мгновения жизни…

Наконец он не то простонал, не то выдохнул хрипло:

— Э-эхх!..

Она резко выдернула руки.

Он машинально спросил:

— Боль есть?

Она ответила резко:

— Нет!

Он вспомнил саднящую боль. Она появляется, когда мозоли начинают кровоточить. И эта боль особенно жгуче усиливается к ночи: остаются одни весельные мозоли. Лежишь, и кажется, что, кроме них, ничего на свете не существует. Это особые мозоли и ноют по-особому.

— Лекарство какое есть? — спросил Демьян.

— Какое там лекарство! — усмехнулась она. — Если медик — так с аптечкой, что ль, должен ездить!..

— Ладно, думать будем, — солидно проговорил он. — Может, что придумаем…

— Так заживут.

— Заживут, конечно, — согласился он. — Но зачем лишнюю боль делать?..

Он отнял у девушки весло и положил за спину, на корму.

— Пусть весло отдохнет, — пробормотал он себе под нос. — Вчера целый день гребло — устало, наверно.

Дождь все накрапывал. Дождь мелкий и нудный. А «дождевой одежды» никакой не было. Почту и другие вещи Демьян накрыл тиской — полосой из вываренных кусков бересты, сшитой руками покойной матушки. Девушке тоже выделил кусок бересты — все же какое-никакое укрытие от дождя можно соорудить. Сам же под берестой не спрячешься — грести плохо. И он надел свою малицу-шинель, А история малицы уходит опять же в войну. Возвращение каждого фронтовика было большим событием для всех жителей Реки. В конце сорок пятого вернулся и дядя Василь, двоюродный брат отца. Все, с чем он приехал, раздал родственникам. Кому достались сапоги, кому — шапка, кому — ремень. Демьяну он отдал шинель. «Много кое-чего она повидала, — сказал дядя. — Много мне помогала, пусть теперь послужит тебе». Мать долго рассматривала шинель. Не раз украдкой омывала слезой серое сукно войны. В конце концов она решилась: перешила шинель в малицу. При этом сумела выкроить какие-то лоскуты, из коих получился приличный капюшон. Заштопала дырочки то ли от пуль, то ли от осколков. Малица вышла что надо. Она обрела свое название, свое имя. Бывало, когда Демьян собирался в дорогу, мать напоминала, чтобы он не забыл «военную малицу». Она служила ему с ранней весны до поздней осени. В зависимости от погоды она была то подстилкой, то одеялом, то подушкой, когда ему приходилось ночевать в тайге. Если ожидалось похолодание, то он надевал малицу на ночь, а под голову клал пояс и подсумок с патронами.

Военная малица исправно служила ему.

Но и у нее были свои пределы. Он почувствовал, как малица стала промокать в плечах. Это в порядке вещей. Всякая одежда начинает пропускать воду сначала в плечах. Военная малица продержалась под дождем столько времени, сколько нужно было. Теперь надо ей помочь — пришло время хозяина. Он должен выдержать растекающую по телу дождевую воду не меньше, чем военная малица. Дольше — можно, а меньше — нельзя. Такой у них был негласный уговор.

Впрочем, сейчас Демьян думал не о малице, а о руках девушки. Какую промашку дал, соображал он. Вторую. Большую. Как не заметил? Почему не почувствовал ее боль? Ведь живые руки. Руки девушки, которым предназначено вовсе не весло… Наверное, кожа моя слишком толстая стала, решил он и посмотрел на свои руки. Весло уже не чувствуют. А ладони его и вправду давно задубели от частого трения весла, никакие мозоли теперь не возьмут…

— Дайте мне весло, — попросила девушка. — Я тихонько буду грести.

— Ну-у!.. — только и выдохнул Демьян.

— Скучно сидеть без дела, лучше веслом…

— Ну… Скажите лучше: еще не промокли? — спросил он.

— Нет еще!..

— Ладно, хорошо… — пробормотал он, хотя знал, что никаким куском бересты нельзя полностью укрыться от дождя, особенно на маленьком обласке.

Поэтому он решил сделать привал. К этому времени и его плечи стало жечь от трения мокрой одеждой: дождь делал свое дело.

Остановились под разлапистыми кедрами, куда меньше проникал дождь. Первым делом Демьян развел жаркий костер, чтобы побыстрее обсушиться. Но сушить свою одежду не стал. Сказал девушке, что походит по лесу, поищет какое-нибудь лекарство, — и скрылся за деревьями. Девушка уже обсушила свою одежду, когда он вернулся с желтоватой пахучей смолой на куске бересты.

— Что это? — спросила она.

— Живица пихты, — объяснил он. — Раны смазывают. Опухнет где — тоже смазывают. Говорят, помогает хорошо.

— Откуда вы знаете?

— Так старые люди говорят.

— А пахнет хорошо. Лесом пахнет.

— Да, лесом пахнет.

И он взял сначала одну ее руку, потом вторую и смазал мозоли живицей и перебинтовал.

— Все! — сказал и засмеялся он. — Вылечим руки!

— Конечно! — сказала она и поинтересовалась: — Как эту живицу достают?