Фата-Моргана 8 (Фантастические рассказы и повести) - Страница 114
— Послушайте, — сказал я, — все это вздор. С тем же успехом можно построить пару городов здесь, в пустыне Мохаве. Единственная причина полетов на Марс — это уран.
Я видел, что он мне не поверил.
— Да, да, — сказал он. — Я знаю, это тоже имеет значение; уран нужен нам для электростанций, но ведь дело не только в нем, правда?
— Еще очень долго дело будет именно в нем, — ответил я.
— Но сержант, я сам читал…
Все остальное время я молчал. Прежде чем он кончил пересказывать мне статью из газеты, мы приземлились в Лос-Анджелесе. Когда мы вышли из самолета, он долго жал мне руку.
— Желаю приятно провести время, сержант! Вы это заслужили! Говорят, многие из вас не вернулись.
— Да, — сказал я. — Именно.
Добравшись до города, я почувствовал себя расстроенным, поэтому зашел в бар и выпил двойное виски. Немного помогло. Выйдя из бара, я поймал такси и велел отвезти меня в Сан-Габриэль. Таксист был тучный, с апоплексическим лицом.
— Садись, братишка, — сказал он. — Ого, а вы случаем не из тех, что были на Марсе?
— Точно, — признался я.
— Ну и ну! — чмокнул он. — Ну, и как там?
— Просто тяжелая работа, — ответил я.
— Верю, — заметил он, включаясь в движение. — Двадцать лет назад, во время Второй мировой, я сам был в армии, и по большей части это тоже была тяжелая работа. Похоже, ничего не изменилось.
— Но это была не военная экспедиция, — объяснил я. — Ее организовала ООН, а не армия, хотя командовали у нас офицеры и действовал общевойсковой устав.
— Это одно и тоже, — сказал таксист. — Можешь не рассказывать, как это бывает, братишка. Помню, в сорок втором… или сорок четвертом… когда я был в армии…
Откинувшись на сиденье, я смотрел сквозь стекло на Бульвар Хантинггон. Солнце светило мне прямо в лицо и здорово пекло, воздух был густой и душный. В Аризоне это еще можно было выдержать, но здесь было совершенно невозможно.
Таксист спросил точный адрес в Сан-Габриэле. Я вынул из кармана пачку писем и нашел конверт с фамилией «Мартин Валинес» и адресом на обратной стороне. Прочтя его таксисту, я вновь сунул письма в карман.
Сейчас я жалел, что вообще ответил на них.
Но как можно было не ответить, когда родственники Джо Валинеса написали мне в больницу? То же самое было и с девушкой Джими и семьей Уолтера. Я должен был ответить им и, не успев и глазом моргнуть, уже пообещал, что приеду их навестить. И если бы я не сдержал сейчас слова и поехал бы прямо в Огайо, то чувствовал бы себя последним мерзавцем. Напрасно я не решился на это.
Дом оказался в южной части Сан-Габриэля, в районе, который до сих пор сохранял в себе что-то мексиканское. Мы подъехали к деревянному продуктовому магазинчику, что служил фасадом небольшого домика, окруженного забором из штакетника аккуратное, но удивительно скромное место среди калифорнийских мраморов.
Я вошел в магазинчик. Высокий темноволосый мужчина посмотрел на меня, хрипловатым голосом выкрикнул женское имя, а потом вышел из-за прилавка и взял меня под руку.
— Сержант Хэддон, — сказал он. — Мы надеялись, что вы приедете.
Из задней комнаты прибежала его жена. Для матери Джо она выглядела старовато, ведь тот был совсем мальчишкой, но может, такой ее сделали не годы, а тяжелая жизнь.
— Подай ему стул, — велела она Валинесу. — Видишь, он устал? Человек только что из больницы.
Я сел, глядя на банки с паприкой, стоящие за их спинами, а они все спрашивали, как я себя чувствую, счастлив ли я, что возвращаюсь домой, и выражали надежду, что я застану свою семью в добром здравии.
Они были деликатны и ни слова не упоминали о Джо, надеясь, что я расскажу о нем сам. А я не знал, о чем говорить, потому что почти не знал Джо: его включили в наше отделение недели за две до старта, а поскольку он стал нашей первой жертвой, я просто не успел узнать его поближе.
Однако нужно было как-то выходить из положения, и я сказал первое, что пришло мне в голову:
— Вам ведь написали, как погиб Джо, да?
Валинес печально покивал.
— Да. Нам написали, что он умер от шока через двадцать четыре часа после старта. Письмо было очень вежливым.
— Да, очень вежливым, — шепотом повторила его жена и, взглянув ни меня, кажется, поняла, что я не знаю, о чем говорить, потому что добавила: — Расскажите нам больше об этом… если вам не тяжело вспоминать.
Я мог рассказать им больше. О, я мог рассказать гораздо больше, если бы только захотел. Все это стояло у меня перед глазами, как фильм, который смотрел столько раз, что запомнил наизусть.
Я мог рассказать им о старте, который убил их сына. Длинные рады парней, спины в мундирах, исчезающие в ракете 04 и в остальных девятнадцати ракетах, яркие огни на плоскогорье, грохот двигателей, рев сирен и внутренность большой ракеты, где мы карабкались по трапам центральной шахты.
Весь этот фильм снова прокручивался перед моими глазами с необычайной отчетливостью — я опять был в Четырнадцатом Отсеке ракеты 04; уплывали минуты, отмеряемые тиканьем, стены дрожали каждый раз, когда взмывала вверх другая ракета, а мы, десять мужчин в гамаках, запертых в этой металлической коробке без окон, ждали своей очереди. Мы ждали, и вдруг гигантская рука вдавила нас в гамаки так, что перехватило дыхание, кровь прилила к голове, а желудок подскочил к горлу, несмотря на все таблетки, которыми нас напичкали. А потом послышался громовой смех невидимого гиганта: врр…врр…врр!!!
Бах, бах и снова бах, удар за ударом разрывают наши внутренности, лишая дыхания: кто-то блюет, кто-то плачет; врр…врр…врр!!! — грохочет убийственный смех, а потом великан перестает смеяться и колотить нас, чувства помалу возвращаются в избитое тело, и человек начинает думать, все ли у него на месте.
В гамаке подо мной Уолтер Миллис ругается на чем свет стоит, Брек Джерген, наш сержант, выдирается из ремней, чтобы осмотреть нас, и тут посреди шума тонкий, прерывающийся голос неуверенно говорит:
— Брек, я, кажется, ранен…
Да, это был именно их парень Джо, на губах у него выступила кровь, и мы сразу поняли, что он не жилец… достаточно было на него взглянуть, чтобы понять: ему коней. Бледный, как смерть, парень держал руку на животе и смотрел на нас.
Первая Экспедиция показала, что при старте часть экипажа получит внутренние повреждения; в нашем отсеке, в нашей камере без окон это случилось с Джо.
Если бы он хоть умер сразу! Не тут-то было: он просто лежал в своем гамаке все эти бесконечные часы. Пришли врачи, надели на него что-то вроде смирительной рубашки, дали лекарство и ушли, а нас так мучила тошнота, что мы даже не могли пожалеть его, по крайней мере, пока он не стал стонать и молить, чтобы с него сняли рубашку.
Под конец Уолтер Миллис готов был это сделать, но Брек ему не разрешил, и пока они ругались, а мы слушали, стоны вдруг прекратились: ничего больше не нужно было делать для Джо Валинеса — просто вызвать медиков, чтобы они пришли в нашу тесную железную тюрьму и забрали тело.
Конечно, я мог детально описать супругам Валинес, как умер их сын. Почему бы и нет?
— Пожалуйста, — прошептала миссис Валинес, а ее муж взглянул мне в глаза и молча кивнул.
И я рассказал.
— Вы знаете, что Джо умер в космическом пространстве, говорил я. — Он получил внутренние повреждения при старте и потерял сознание, так что ничего не чувствовал. Но перед самой смертью пришел в себя. Боли он не испытывал ни малейшей, а просто лежал и смотрел в иллюминатор на звезды. Звезды в Космосе прекрасны, как ангелы. Он смотрел на них, а потом что-то тихо прошептал, вытянулся и ушел от нас навсегда.
Миссис Валинес тихо заплакала.
— Умер в Космосе, глядя на звезды, прекрасные, как ангелы… — прошептала она.
Я встал, чтобы попрощаться, но она даже не подняла головы. Я вышел из магазинчика, Валинес вышел следом и пожал мне руку.
— Спасибо, сержант Хэддон. Большое спасибо.
— Не за что, — ответил я.
Забравшись в такси, я вынул из кармана письмо и порвал одно в клочки, от души жалея, что вообще получил его. И что остальные никуда не сгинули.