Дневники Фаулз - Страница 42

Первый произошел еще в отрочестве, тогда я влюбился в девочку в Норфолке. Мне было тринадцать или четырнадцать лет, и я до сих пор помню, как сидел в своей комнате на Филбрук-аве-ню, 63, охваченный невероятной — ведь в этом возрасте она иррациональна и невыразима — тоской в сердце.

И второй раз, когда покинул Экс-ан-Прованс; тогда я всю ночь не спал в поезде Марсель — Париж, страдая от того, что уезжаю[212]. Я написал стихотворение — при отсутствии прочих достоинств оно было по меньшей мере искреннее. В этом случае оборвалось много привязанностей — любовь к Провансу, к Югу, ко всем физическим и психологическим аспектам пребывания там, смутная любовь ко всем девушкам, с которыми я неумело флиртовал, — они остались просто camarades[213]. Но в моем воображении то была нежная дружба, и все они казались мне необыкновенно красивыми. В обоих случаях условия были сходные: новые места, несостоявшаяся, смутно сексуальная любовь, краткое, строго фиксированное пребывание.

Здесь же был род корпоративной, всеобщей любви. Остальные члены группы были родом из Туара или Пуату, большинство знали друг друга с детства. Они больше напоминали семью, чем группу молодых людей. Средний возраст около девятнадцати. Я был одним из самых старших. Психологически, возможно, моложе. До поездки я знал только одного — Андре Броссе. Он нес в себе полную противоположность общему духу группы. То были свежесть, веселье, простота, сентиментальность, непосредственность. Время от времени игривая волна возносила нас на мгновение в страну вечной юности. Но движение автобуса тут же возвращало в реальное время, напоминая об одной из величайших истин — всему вечному недостает изюминки. Если рассматривать эту поездку только как отдых, то условия были не самые идеальные: стояла плохая погода, кемпинги оставляли желать лучшего, были и организационные недостатки. Однако, оглядываясь назад, я вижу только мелкие помехи, которые отступали перед безудержным весельем и единодушием группы.

Жизнь в автобусе напоминает жизнь на корабле. Совокупность отдельных личностей — все пассажиры туристского автобуса — постоянно, неотступно вместе. Для психологического анализа лучшего транспортного средства не подобрать, это в своем роде увеличительное стекло. Все пороки и добродетели, очарование и уродство видны и даже преувеличены. Вне зависимости от того, хороший получился состав или плохой, вы оказались в нем и разделяете его судьбу. В моем случае состав был подобен виноградному вину, молодому и пьянящему.

Группа делилась на vieux и jeunes[214] (классификация «молодых»). Свежесть и обаяние шли от последних. Моник Бодуэн, самая юная, так и излучала веселье, энергия ее переполняла, в ней проступали то enfant terrible[215], то Бетти Хаттон, то усталое дитя; голос ее — словно под воздействием алкоголя, хриплый, сиплый — часто срывался; у нее был талант петь не в лад, намеренно говорить gaffe[216], выбирать точное время для шпилек и bon mots[217]; в придачу к этому — темные живые глаза, лукавая улыбка, тугие косички, круглое загорелое личико, полные щечки; в ней было что-то индейское, но в целом то был латинский тип красоты. Французский. Эта полуженщина-полудевочка за внешним озорством скрывала провинциально-наивное простодушие, и я находил ее очаровательной. Полагаю, Моник была самой умной из девушек. Она делала вид, что ее шокируют gauloiseries[218], а ее поведение при этом было более gaulois[219], чем сама gauloiserie. Когда кто-то рассказывал что-нибудь подобное, она несколько раз повторяла «dégoûtant personnage»[220] и притворялась, что затыкает уши. А как она любила пирожные! То, как она поедала пирожные с кремом, было наглядной картиной плотского наслаждения. Когда Моник произносила особенно шокирующие фразы, на ее губах блуждала застенчивая и несколько напряженная улыбка, в ней присутствовали и удовольствие и страх. Возможно, этот женский тип самый привлекательный — острая на язык девчонка-сорванец, не теряющая, однако, своей женственности. Невозможно устоять перед этим хриплым, непринужденным голосом, переходящим от нежности к карикатурному пародированию, от разногласий к гармонии, от сопрано к контральто, но всегда сохраняющим индивидуальность. А ведь она еще школьница. Такой характер — порождение более свободного, более благородного, более чувственного и, возможно, более декадентского общества, чем то, что существует у нас в Англии. В каком-то смысле Моник представляет именно то, что так нравится иностранцам во Франции.

Остальные девушки не столь замечательны, но все по-своему привлекательны и оригинальны.

Тити, la sylphide camus[221], гибкая, атлетически сложенная, современная, в светло-голубых полотняных бриджах. У нее крупный мягкий рот и необычный приплюснутый нос.

Нанни Баратон с лицом Mater Dolorosa[222] и темными глазами, в которых таится печаль; довольно молчалива, холодна, но точна и грациозна в танце; великолепные черные волосы до пояса, схваченные красной лентой; и привычка скромно потуплять глаза. Чудная фигура, тонкая талия, широкие бедра, полная грудь и крупная голова. Ее красота несколько старомодна, современная — более изощренная и лишена естественности.

Армель — в облике есть что-то неуловимо еврейское; мягкая, воспитанная и доброжелательная; тихо уплетает пирожные и слушает, что говорят другие. Она обручена с Жан-Полем, братом Нанни.

Бриджит, fille du peuple[223], жизнерадостная, слегка грубоватая, у нее простонародная, яркая красота. Слегка усталый вид — кажется, что она только что из постели.

Франсуаза Броссе, резкая, умная, строптивая.

Франсуаза из Бордо, пухленькая блондинка с сильным южным акцентом, каждый раз, когда она открывает рот, чтобы заговорить, все вздрагивают. Круглое доброе лицо, с него не сходит улыбка, в ней есть что-то от девчонки-сорванца, очень жизнерадостна. Южный акцент не сочетается с ее внешностью северянки.

Жаклин — может говорить непрерывно, речь ее льется неспешным потоком, у нее короткие кудрявые волосы, в лице есть что-то поросячье (это ее не портит), носит черные брючки.

Жозетта, poule[224] в зародыше, бойкая, с острыми грудками, аккуратная, постоянно прихорашивается, и надо сказать, не без успеха. Очень юная, но уже умудренная в житейских делах; demi-mondaine[225] в миниатюре; неторопливые похотливые повадки. «Меня можно купить, но только очень дорого». Порочна.

Иветта, ее хорошенькая анемичная подружка, слабенькая, бледная, неумная, безвольная — словом, прилипала.

Девушки постарше внешне менее привлекательны.

Клодин «Коко» Баратон, небольшого роста, сильная и энергичная, хотя у нее грустные глаза и усталый взгляд ищейки. В каком-то смысле играет роль приемной матери «молодых», хормейстера и maotress de ballet[226].

Колетта, крашеная блондинка с печальным лицом; непрерывно поет и с удовольствием примыкает к обществу, стоит ей заслышать разговор или смех. Присасывается как пиявка, стараясь любым способом скрасить свою незадачливую жизнь. Может быть, упустила свою любовь. Думаю, ей приблизительно лет двадцать восемь, и она тянет энергию из «молодых». Очевидно, в молодости была очень красивой. Но ей недостает женственности, она тип северной лесбиянки, потерявшейся в среде естественной любви.