Дети морского царя - Страница 37

— А что, если бы ты перешла в наш мир? Нет, Ингеборг, морская стихия — наша разлучница. — Хоо вздохнул.

— Но ведь ты мог бы иногда приплывать сюда? Если у нас с Нильсом все пойдет так, как мы рассчитываем, я, наверное, поселюсь где-нибудь на острове или куплю земельный участок на берегу…

Хоо взял ее за плечи и посмотрел ей в глаза.

— Так, значит, ты одинока?

— Не я, а ты.

— И ты думаешь, что мы с тобой… Нет, моя радость. Тебе уготована одна судьба, мне же совсем другая.

— Но прежде чем рок нас поразит, мы…

— Нет. Кончено.

Хоо замолчал. В воздухе плыл туман, громче стал слышен плеск волн.

Наконец, Хоо медленно, с трудом подбирая слова, сказал:

— Очарование смертной женщины — вот что я полюбил в тебе. Я ведь провижу судьбы. В твоей судьбе все очень смутно, неясно, я почти ничего не различил, но вглядываясь в твое будущее, я вдруг почувствовал страх. Да-да, каким-то странным неведомым ветром вдруг повеяло от твоей судьбы. — Хоо отступил на шаг назад — Прости, — сказал он и вдруг выставили вперед огромные руки, как будто пытаясь отстраниться от чего-то страшного. — Не надо мне было этого говорить.

Прощай, Ингеборг.

Он повернулся и тяжело зашагал прочь. Уже почти скрывшись в тумане, Хоо крикнул:

— Когда настанет время дать жизнь моему сыну, я буду думать о тебе!

Шаги Хоо замерли вдали. Потом послышался всплеск — он нырнул в море.

Когда туман рассеялся, корабль был уже у самого горизонта.

Настоящего прощания так и не получилось. Настоящее прощание было раньше, еще в море, до того как «Хернинг» бросил якорь для последней стоянки у туманного берега. Ингеборг и Нильс еще долго стояли у моря и глядели на корабль, уносивший их возлюбленных на север, пока когг не скрылся из виду. Небеса широко распахнулись над морским простором, море заблестело, поймав первые проблески вечерней зари, вдали мелькало черное пятнышко — в небе парил баклан.

Нильс первым вернулся к действительности — Ну, пора в путь. Иначе не доберемся в Альс до темноты.

Они решили заночевать в хижине Ингеборг. Если за время отсутствия хозяйки домишко окончательно развалился, оставалось просить отца Кнуда приютить их до утра. На другой день предстояло возвращение в земной мир. Хорошо еще, что на первых порах Ингеборг и Нильса ждали встречи с земляками, а не чужими незнакомыми людьми.

Они побрели по дороге. Под ногами поскрипывал песок. Прошло довольно долгое время, прежде чем Ингеборг заговорила:

— Вот что, Нильс. Все разговоры о нашем деле буду вести я. Ты не умеешь лгать.

— Да уж, особенно тем, кто мне доверяет.

— Вот именно. А потаскушка предаст и глазом не моргнет.

Она сказала это так грубо, что Нильс даже остановился посреди дороги и устало обернулся, чтобы поглядеть на Ингеборг. Но она упрямо смотрела себе под ноги на дорогу.

— Я не хотел тебя обидеть, — поспешил Нильс загладить допущенную бестактность.

— Конечно, — бесстрастно ответила Ингеборг. — Все равно, не тебе меня судить. Пока что лучше придержи язык. До тех пор, пока не перестанешь о ком-то там мечтать.

Нильс покраснел.

— Да, я тоскую по Эяне. Потому что разлука с ней невыносима и… — Нильс вздохнул и замолчал.

Ингеборг немного смягчилась. Заплетая на ходу косу, она примирительно сказала:

— Погоди, вот пройдет какое-то время, и будешь ты у нас всему голова, как и подобает мужчине. Но в Хадсунне ты никого не знаешь, а у меня там полным-полно знакомых. Наверняка мы найдем в Хадсунне людей, которые за пустячную золотую безделушку с радостью нам помогут и не станут приставать с расспросами. А мы уж выведаем у них, к кому из сильных и влиятсльных людей прежде всего следует поискать лазейку. Мы ведь обо всем этом уже не раз говорили, так?

— Ну да.

— Между нами не должно быть никаких недомолвок, никаких недоразумений.

— Ингеборг засмеялась, но смех прозвучал невесело. — Наверное, даже в Волшебном мире пе найдется ничего более диковинного и невероятного, чем предприятие, которое мы затеваем.

Еле передвигая ноги от усталости, Ингеборг и и Нильс брели по дороге на юг.

Всего в нескольких лигах от далматинского побережья за пологими холмами поднимались высокие горные вершины. На северо-востоке области проходил горный хребет Свилая Планина, служивший естественным рубежом владений жупана Ивана Шубича, защитника и правителя скрадинской жупании. Замок правителя находился не в центре области, а в южной ее части, близ маленького городка Скрадина, от которого было недалеко до Шибеника, крупного морского порта и резиденции хорватского бана.

Объяснялось это отчасти тем, что Скрадин представлял собой наиболее крупный город во всей жупании Ивана Шубича, отчасти и тем, что в случае вражеского нападения из Шибеника всегда могла прийти на подмогу армия или городская стража. Но и в самом Скрадине имелась военная охрана, правда, немногочисленная. Без нее было не обойтись, ведь со всех сторон город окружали дремучее леса, которые простирались по горным склонам, насколько хватало глаз, и населявшие окрестные земли мирные крестьяне нуждались в постоянной военной защите. Жизнь в Скрадине была совсем иной, нежели на хорватском побережье с его шумными портовыми городами, где, что ни день, приходили и уходили корабли, приезжали и уезжали заморские гости. В Скрадине жизнь шла по старинке.

Священник отец Томислав казался живым воплощением хорватской старины.

Он шел по улицам Скрадина, шагая неожиданно бодро и быстро, несмотря на то, что священник был дородным, даже грузным человеком. В руке он сжимал дубовый посох, который вполне мог послужить грозном оружием, если бы кому-то вдруг взималось наласть на священника. Грубая ряса из домотканой полушерстяной материи, задевавшая краем старые пыльные башмаки, обтрепалась и была заштопана во многих местах. На поясе у отца Томислава висели четки, которые мерно раскачивались при каждом шаге священника, четки были очень простой работы — их выточил из дерева местный крестьянский парень. И лицо у отца Томислава было простое, как эти четки, широкоскулое крестьянское лицо с крупным носом и маленькими глазами. Седые волосы уже поредели, зато густая окладистая борода спускалась почти до пояса. Руки у священника были большие и мозолистые.

Когда отец Томислав шел по улицам, люди выходили из домов, спеша поклониться священнику, сказать слова приветствия, он же в ответ лишь бормотал что-то невнятное глуховатым низким басом. Но с детьми отец Томислав был неизменно ласковым и никогда не проходил мимо — обязательно останавливался и гладил по головкам сбегавшихся отовсюду ребятишек.

Иные из скрадинских жителей, подойдя к священнику, спрашивали, не слыхал ли он чего-нибудь о чужаках, которых недавно поймали в реке, не опасны ли эти странные создания и почему у них такой диковинный вид?

— Придет время, обо всем узнаете, если Богу будет угодно, — отвечал отец Томислав, не останавливаясь. — Пока что нет никаких причин бояться этих созданий. Помните, что наши святые, наши небесные заступники, не дадут нас в обиду.

Отец Томислав подошел к замку скрадинского жупана. Стоявший у ворот стражник передал ему просьбу Ивана Шубича: дескать, господин жулан просит священника пожаловать наверх, в Соколиную башню.

Томислав кивнул и быстро зашагал через мощенный булыжником двор замка, направляясь к высокой угловой башне.

Замок представлял собой довольно большую крепость, стены которой были сложены из светлого известняка с местных карьеров. Построен он был более ста лет тому назад. Ни оконных стекол, ни мраморных каминов и роскошного убранства в залах замка не было. Над его северной стеной высилась дозорная башня, где под самой крышей находилась особая комната, из которой открывался вид на все окрестности. Башня называлась Соколиной, потому что из ее окон выпускали на охоту соколов и ястребов. Сюда, в Соколиную башню, жупан приглашал тех, с кем хотел поговорить с глазу на глаз без свидетелей.