Дальнейшие похождения царевича Нараваханадатты - Страница 73

На следующий день, когда вновь прибывшие силы киратов и прочих отдохнули, Мриганкадатта, сидя в собрании царей на троне из слоновых бивней, после того как был воздан ему почет и все лишние были устранены, сказал повелителю матангов и прочим своим друзьям: «Что же мы теперь теряем время? Почему бы не поспешить со всеми силами к Удджайини?» И возразил ему тогда на это брахман Шрутадхи: «Послушай, божественный, что думают об этом знатоки политики. Желающий одержать победу прежде всего должен рассудить, что исполнимо, а что — нет. От замысла, для выполнения которого нет средств, следует отказаться. Если же средство обеспечивает выполнение дела, то может оно быть четырех видов — замирение, подношение, разъединение сил недруга и сила. Первый из них наилучший, а все прочие — каждый хуже предыдущего. Посему, божественный, прежде всего следует попытаться использовать примирение. Поскольку царь Кармасена не алчен, дары успеху не послужат. И сеять раздоры также не годится, так как нет у него людей озлобленных, алчных или обиженных. Что до применения силы, так этот царь живет в труднодоступной стране, и есть у него могучая армия, благодаря которой никто из царей его не одолевал, и потому применение силы сомнительно. В бою даже очень могущественные не могут полагаться на Деву победы, да и не годится сватающемуся учинять расправу над родичами желанной девушки. Так что следует послать к Кармасене посла с предложением примирения, а уж если посольство не будет иметь успеха, тогда и будем мы вынуждены прибегнуть к силе»[234].

И все согласились с тем, что сказал Шрутадхи, и стали хвалить да восславлять его осведомленность в ведении государственных дел. Затем, посовещавшись со всеми, отправил Мриганкадатта послом к царю Кармасене лучшего из брахманов из свиты царя киратов, наделенного необходимыми для этого качествами Сувиграху и вручил ему свое послание. Отправился посол в Удджайини и, когда имя его было провозглашено пратихарой, вошел в блистательный дворец, подходы к которому были заполнены прекрасными конями и слонами, и увидел самого царя Кармасену, восседающего на троне, осведомился, здоров ли он, и приветствовал его, и после этого Сувиграха вручил царю послание.

И тогда, взяв его, министр Кармасены, звавшийся Праджнякоша, поспешил сломать печать и весьма внятно прочел: «Да будет благо! Достойный Мриганкадатта, украшение круга земного, сын повелителя Айодхьи, верховного владыки над великими царями, Амарадатты, стоящий вместе со всеми подвластными ему царями в лесу у подножия крепости Карабхагрива, свидетельствует свое почтение великому правителю Удджайини царю Кармасене, истинному месяцу Молочного океана своего рода, и сообщает следующее: есть у тебя дочь на выданье, и ты ее никому не давай, а отдай в жены мне, ибо самими богами ей предназначено быть моей супругой, и будет благодаря этому между нами дружба, и погибнет прежняя неприязнь, а если нет, то обращусь к силе моих рук, чтобы добыли они мне желанное».

Дочитал министр Праджнякоша послание, и обратился тогда разгневанный Кармасена к министрам: «Всегда они были к нам враждебны. И посмотрите, как этот недостойный, не знающий своего места, обращается к нам — по невежеству себя он поставил первым, а нас на второе место, да еще в конце он, чей ум помутился от чванливости, бахвалится геройством. Так что не считаю я достойным посылать ответ на такое послание. Что уж говорить о сватовстве! Ступай, посол, и пусть твой господин как знает, так и поступает.» 

Выслушал посол брахман Сувиграха слова Кармасены и, полный достоинства, ответил высокородному: «Глупец, хвастаешься ты, не видя царевича, но явится он сюда, и узнаешь ты тогда разницу между собой и им!» Зашумело царское собрание при таких словах, и царь, разъяренный, крикнул:,Прочь отсюда! Ты неприкосновенен, и ничего мы не можем сделать с тобой!» И одни в злобе скрежетали зубами, прикусывали губы, размахивали руками и восклицали: «Почему не убьем мы его теперь же?!» А другие, владевшие собой, возражали: «Что злиться впустую на болтовню этого молодца? Пусть уходит! Будет видно, что нам делать!» Третьи же, с лицами, искаженными гневом, стояли молча, хмуря брови, словно намекая на натянутые луки[235].

Вышел из этого разъяренного сборища посол Сувиграха, и отправился в лагерь к Мриганкадатте, и рассказал ему и его друзьям все, что было произнесено Кармасеной, и тогда царевич приказал войску выступить в поход. И словно порывом ветра вздыбленный океан по велению владыки пришел в движение океан войска, в котором пешие воины, кони и слоны двигались подобно морским чудовищам. И в то время как все это вызвало удовлетворение в душах царей и их союзников, в душах людей возникало смятение, порождавшее ужас.

Так Мриганкадатта, покрыв землю пеной, падающей с взмыленных коней, и слоновым потом и оглушая мир громом боевых барабанов, двинулся к Удджайини за победой.

Затем во главе войска преодолел Мриганкадатта вместе с друзьями горы Виндхийские и подошел к пределам Удджайини. Узнав об этом, царь Кармасена приготовился, доблестный, к битве и вышел из города ему навстречу. Когда сблизились они так, что различали уже друг друга, завязалась между их полчищами битва, радующая героев. Уподобилось поле сражения жилищу Хираньякашипу[236], полному трусливых асуров, трепещущих от рева человеко-льва, и покрылось небо тучами стремительных стрел, непрерывно уничтожающих воинов, как саранча траву. От ударов мечей сыпались со слоновых налобий жемчуга, словно с разорванного от волнения ожерелья богини Победы, и поле битвы походило на пасть бога Смерти, острые клыки которого в виде копий вонзались в людей, коней и слонов. Взлетали к небу головы воинов, словно для того, чтобы поцеловать небесных дев, а тела этих героев продолжали танцевать на каждом шагу, будто в восторге от битвы, озаренной присутствием их повелителя. Так пять дней и ночей среди рек крови и гор из мертвых голов кипела битва, погубительница героев.

А на пятый день, когда смерклось, пришел тайком к Мриганкадатте, сидевшему вместе с министрами, брахман Шрутадхи, и рассказал: «Пока вы здесь сражаетесь, я под видом монаха проник в Удджайини через ворота, оставленные почти без стражи, и слушай, божественный, поведаю я тебе, что мне, оставшемуся благодаря моему знанию невидимым, удалось разузнать». Только отправился раджа Кармасена на битву, как с позволения матери Шашанкавати вышла из дома и пошла в храм Гаури, чтобы молить богиню об успехе ее отца в бою, и, пока была там, вот что поведала по секрету одной верной своей подруге: «Ради меня, подружка, пошел отец на это сражение; и если одолеют его, то отдаст он меня в жены этому царевичу. Ведь ради интересов государства не считаются цари с любовью к детям. А я не знаю, достоин ли меня царевич, и не ведаю, безобразен он или красив. По мне же лучше умереть, чем любить урода. По мне пусть муж даже бедняк, только был бы он хорош собой, а если урод, так пусть хоть повелевает всей землей, не пойду я за него! Так ступай, подруженька, к войску, посмотри, каков он есть, и возвращайся! Благодаря мудрости твоей, счастливица, и имя дано тебе Чатурика — «сметливая». Как только Шашанкавати наказала так подруге, пошла Чатурика, и ловко пробралась в наш лагерь, и, увидав тебя, могущественный, вернулась, и рассказала царевне так: «Что уж говорить, подруга милая, даже у великого змея Васуки не хватило бы языка, чтобы описать красоту царевича. Но скажу тебе, что как нет на земле равной тебе по красоте, так и ему нет на земле равного. Да что это я говорю! Что там на земле! Во всех трех мирах нет ни сиддха, ни гандхарвы, ни бога, равного ему!» 

После того, что рассказала ей о тебе подруга, сердце Шашанкавати любовью, словно стрелами бога любви, оказалось пригвождено к тебе. С этого мгновения желает она успеха и тебе, и своему отцу, а от разлуки с тобой и от подвижничества стала таять. Ступай ночью тайком в храм Гаури, где никого сейчас не бывает, и унеси незаметно оттуда Шашанкавати, и помести ее во дворце Маябату. А затем за тобой и все эти цари, охраняя тыл от ярости врагов, пойдут вместе со мной. И пусть эта война, истребительница воинства, будет кончена так, чтобы и ты и твой тесть были целы и невредимы. Считают мудрые, что среди всяких средств политики война самое пагубное, за которое расплачиваются жизнями, и к этому пути прибегать нужно только в крайности».