Д. Щеглов. — История социальных систем от древности до наших дней - Страница 2

Наиболѣе важныя системы, именно системы Платона, Томаса Мора, Сенъ-Симона, Оуэна, Фурье, Кабе, Луи Блана, изучаются здѣсь со всею обстоятельностію, какой только можно пожелать. Не только ученіе каждаго изъ названныхъ дѣятелей излагается во всѣхъ существенныхъ чертахъ, но разсматривается его біографія, перечисляются послѣдователи, разсказывается исторія попытокъ осуществить теорію на практикѣ, приводятся сужденія о теоріи, высказанныя учеными и публицистами, и, наконецъ, по возможности полная библіографія. Но и это еще не все: въ приложеніяхъ авторъ помѣстилъ изслѣдованія объ отдѣльныхъ пунктахъ, выдержки характерныхъ мѣстъ изъ сочиненій соціалистовъ, или изъ ихъ критиковъ и т. д, Притомъ, повсюду изложеніе сопровождается критикою, или принципіальною, или историческою, историко-литературною, филологическою, всякою, какой требуетъ дѣло. Такимъ образомъ вышла книга и необыкновенно занимательная по предметамъ, и содержащая очень много новаго, свѣжаго, такого, чего нельзя найти въ другихъ книгахъ.

Очень понятно, что, задавшись такимъ широкимъ планомъ и пустившись въ пути, мало проторенные или вовсе не проторенные, авторъ не избѣгъ несовершенствъ, нѣкоторыхъ пропусковъ, недосмотровъ и т. п. Кромѣ того, есть неудачныя мѣста въ отступленіяхъ, которыхъ много въ этой книгѣ. По умѣренности ихъ объема нельзя ихъ поставить ей въ упрекъ, и притомъ они вытекаютъ изъ самой цѣли книги, именно относятся къ положенію дѣлъ въ нашей литературѣ, публицистикѣ, учебныхъ заведеніяхъ, вообще съ умственному и нравственному состоянію Россіи. Но тутъ автору пришлось касаться очень разнообразныхъ сферъ и именъ, и онъ часто дѣлаетъ это уже вовсе безъ ученыхъ пріемовъ, съ легкостію и рѣзкостію, которую, во многихъ случаяхъ, можетъ быть, и можно оправдать, но которая въ самой книгѣ не оправдывается. Возьмемъ такое мѣсто:

«Костомаровъ подвергъ истинному поруганію все, что въ русской исторіи имѣетъ неоспоримое право на уваженіе истинно русскихъ людей, — начиная съ первыхъ князей, которые для него только разбойники и грабители. Владиміръ Мономахъ, Василько, Андрей Боголюбскій — это люди своекорыстные, жестокіе, способные на гнусное злодѣяніе. Дмитрій Донской — трусь, человѣкъ неблагородный; Пожарскій, Мининъ, Скопинъ-Шуйскій — лица двусмысленныя, своекорыстныя, лживыя и т. п. Самопожертвованіе Сусанина — миѳъ, т. е. фактъ, никогда не существовавшій. И эти дѣтски-легкомысленныя характеристики, эти противо-научныя положенія не встрѣтили отпора не только въ массѣ читателей, въ толпѣ, но и въ тѣхъ, которые по праву могутъ считать себя представителями такъ-называемой интеллигенціи, въ руководителяхъ періодическихъ органовъ литературы. Кромѣ Погодина, которой много раньше и неоднократно былъ осмѣянъ и ославленъ, какъ человѣкъ отсталый, обскурантъ и квасной патріотъ, никто изъ представителей печати не возвысилъ голоса въ защиту славной памяти печальниковъ, защитниковъ и освободителей Русской земли» и пр. (Т. II, стр. 569),

Отзывъ этотъ, будучи довольно справедливымъ, имѣетъ однако очень неправильный видъ. Очевидно, сила его въ томъ, что Костомаровъ, по убѣжденію автора, дѣлалъ «дѣтски-легкомысленныя характеристики» и выставлялъ «противо-научныя положенія»; но авторъ, къ сожалѣнію, ничѣмъ этого не доказываетъ. Можно подумать, что, по его мнѣнію, все, несогласное съ чувствомъ патріотовъ, уже поэтому непремѣнно есть противо-научное. Очевидно, нельзя брать дѣла съ этой стороны, начинать прямо съ обвиненій, на которыя подсудимый можетъ апеллировать къ высшей инстанціи, — къ исторической правдѣ и къ безпристрастію. Вообще, Костомаровъ у насъ такой извѣстный писатель, что характеристика его одними грѣхами противъ патріотизма — черезъ чуръ легка и мало убѣдительна для большинства читателей, хотя бы съ нею и были согласны люди, основательно знакомые съ русскою исторіею.

Точно такъ, слишкомъ рѣзво сказано, что никто не возражалъ Костомарову; кой-какія возраженія были, и можно упрекнуть автора, что онъ забылъ книгу И. Забѣлина «Мининъ и Пожарскій» (Москва, 1883), книгу превосходную и по знанію дѣла, и по глубокому пониманію лицъ и событій, и даже по мастерству изложенія. Такія книги показываютъ намъ, что наука Русской Исторіи, славу Богу, у насъ стоитъ крѣпко и подымается высоко, что намъ не слѣдуетъ до конца огорчаться многочисленными и несостоятельными произведеніями Костомарова, бы они ни раздражали наше патріотическое чувство.

И все-таки, говоря вообще, нужно сказать, что нашъ авторъ правъ; публика, безъ сомнѣнія, со сластью поглащала книги Костомарова; она вбирала въ себя его неосновательныя мнѣнія и не обращала вниманія на возраженія, да и возраженій было черезъ чуръ маю. Авторъ справедливо указалъ на очень грустное явленіе въ нашемъ умственномъ мірѣ.

Мы могли бы сдѣлать много другихъ замѣчаній въ этомъ родѣ. Авторъ, руководясь наилучшими чувствами и не ошибаясь въ главныхъ чертахъ, говоритъ о нашей литературѣ и публицистикѣ часто слишкомъ горячо и поверхностно. Въ его рѣчахъ тутъ слышится презрѣніе; понятно, что, въ силу этого презрѣнія, онъ не изучалъ внимательно предмета.

Такъ какъ соціализмъ касается самыхъ различныхъ сторонъ человѣческой жизни, религіи, политики, нравственности, гигіены, и т. д., то нашъ авторъ, слѣдуя за своимъ предметомъ, вдавался въ очень различныя области, и тутъ можно у него отыскать кой-какіе недочеты. Напримѣръ, полемизируя противъ Фурье и объясняя, почему трудъ вообще бываетъ тяжелъ, онъ говоритъ:

«Это основано на непреложномъ физіологическомъ законѣ; трудъ сопровождается разрушеніемъ тканей, изъ которыхъ состоитъ организмъ человѣческій; ткань распадается на элементы, и элементы эти затрудняютъ дѣятельность мышцъ, отчасти ослабляютъ ее, отчасти имѣютъ даже тотъ результатъ, что она сопровождается непріятнымъ, болѣзненнымъ ощущеніемъ. И тутъ никакія страсти, ни папильонна, ни кабалиста [1] не помогутъ» (т. II, стр. 122, 123).

Тутъ много неточнаго и неправильно выраженнаго. Всякое жизненное явленіе, безъ исключенія, сопровождается разрушеніемъ тканей, такъ что Клодъ Бернаръ даже выразилъ это въ очень парадоксальномъ изреченіи: la vie c'est la mort. И всякое жизненное отправленіе бываетъ пріятно, но всякое дѣлается тяжелымъ и даже мучительнымъ, какъ скоро перейдена извѣстная мѣра. Тяжесть же «рабочаго труда», если онъ иногда и не бываетъ тяжелъ физически, состоитъ въ принужденіи, однообразіи, лишеніи свободы, дурной обстановкѣ, и т. п. Однако же, всѣ подобныя недосмотры и недочеты разбираемой книги, во-первыхъ, незначительны, во-вторыхъ, не относятся прямо къ существенному предмету книги, то-есть къ изложенію соціальныхъ системъ и ихъ исторіи. Въ отношеніи къ этому изложенію за авторомъ нужно признать большія заслуги. Всѣ толкуютъ о соціалистахъ, многіе ихъ бранятъ, но никто не изучаетъ внимательно и безпристрастно. Взявшись за такое изученіе и въ продолженіе многихъ лѣтъ обдумывая соціальныя системы и собирая объ нихъ свѣдѣнія, авторъ успѣлъ правильно понять ихъ истинный духъ и представилъ каждую въ наиболѣе характерныхъ ея чертахъ. Въ силу этого онъ исправляетъ многія поспѣшныя заявленія другихъ ученыхъ и опровергаетъ ходячія мнѣнія и предразсудки. Вообще, во всѣхъ своихъ частяхъ эта книга представляетъ самостоятельность и отчетливость; это не компиляція, а дѣйствительное изслѣдованіе, отвѣчающее на главные вопросы о предметѣ. Можно смѣло сказать, что, напримѣръ, дѣятельность Оуэна изложена здѣсь такъ вѣрно и полно, что другаго подобнаго изложенія нѣтъ ни въ одной литературѣ. Есть конечно главы и не столь удачныя; можно сдѣлать нѣкоторые упреки главѣ о Платонѣ, а также изложеніямъ ученій Фурье и Конта. «Республика» Платона разсматривается преимущественно съ политической и экономической стороны, почему недовольно оцѣнена связь этой системы съ философскимъ ученіемъ Платона. Нельзя согласиться съ такимъ изложеніемъ: «Платонъ смотритъ на женщину, какъ на вещь, посредствомъ которой государство награждаетъ своихъ слугъ и вмѣстѣ съ тѣмъ производить здоровыхъ дѣтей сообразно со своими видами; на ея волю, чувства не обращается никакого вниманія* (т. I, стр. 30). Нельзя этого сказать, Платонъ, согласно съ Сократомъ, признавалъ у мужчинъ и женщинъ равныя способности къ добродѣтелямъ, и въ „Республикѣ“ женщины класса правителей и воиновъ получали то же воспитаніе и участіе въ дѣлахъ, какое имѣла мужчины; если же союзы опредѣлялись начальствующими, то тутъ было одинаковое принужденіе какъ одного, такъ и другаго пола.