Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ) - Страница 197

Если откроется, что она беременна, ее ждет смерть. Неужели фараон унизится до того, чтобы выяснять, кто отец ребенка его наложницы? Самое главное, что это не он. С того времени, как она забеременела, не прошло и месяца – каким образом она убедит Рамсеса, что не изменяла ему?

Может быть, скрыть беременность до того часа, когда фараон призовет ее в свою спальню? Тогда можно будет назвать отцом его…

Меритамон ужаснулась такому кощунству. Назвать сына простолюдина… божественным! Но разве есть у нее другой выход? И ей непременно нужно еще раз увидеться с царем, чтобы иметь возможность умолять его освободить брата. Меритамон не хотела, чтобы ее жертва была напрасной - не хотела, чтобы Аменемхет зачах в тюрьме сам после того, как отменили нависший над ним смертный приговор.

Она придет к фараону. Если не ради себя, то ради несчастного отцеубийцы Аменемхета.

Ей не пришлось долго ждать.

Через четыре дня после приезда за ней пришел тот же самый вестник. Меритамон была готова – она готовилась каждый день, стараясь побыстрее восстановить былую красоту; к ее услугам были всевозможные искусницы-рабыни, которых недоставало в Уасете. Этот дворец фараона был богаче, и его обслуживание было намного лучше отлажено.

Сегодня к вечеру она нарядилась в новое синее платье с золотыми лентами на плечах – подарок фараона. Меритамон заметила, что он любит синее; она оделась в божественный цвет и в цвет смерти сразу. Парика она не надела – почувствовала, что Рамсесу это не понравится. Ее главными украшениями были молодость и здоровье, и та прелесть, что отличала ее мать Ка-Нейт…

Поступила бы мать так, как поступает она? Что сказал бы отец, узнав, как ведет себя дочь? Откуда ей знать? Если думать о том, что Меритамон могла бы навлечь на себя осуждение обоих, она ничего не сможет сделать.

Меритамон шла, не глядя по сторонам, стараясь не бояться. Чего бояться сейчас? По ней не видно, что она беременна, и если она не признается сама, этого никто не поймет… Царь возьмет ее… Если он не будет груб, это тоже не страшно. Теперь это уже не будет иметь никаких последствий.

Меритамон печально улыбнулась. Она владела собою лучше, чем ожидала – никогда не знала, что она такая храбрая… боги замыслили, должно быть, испытать ее храбрость до конца…

Молодая женщина шагнула в комнату, в которую упирался коридор, уже зная, что это царская спальня. Она сделала еще один шаг и совершила ритуальный поклон.

Когда прозвучал приказ подняться, Меритамон обнаружила, что осталась вдвоем с фараоном. Вдруг ей сразу вспомнились старые страхи – что он проводит ночи с женщинами при свидетелях… Но это оказалось не так; или же Рамсес отослал своих слуг для особого случая.

У него никогда еще не было женщин такого происхождения, как ее.

Рамсес сидел на широком ложе, вышитое покрывало было небрежно откинуто, открывая белейшую простыню. На фараоне сегодня не было ни короны, ни шапочки, и Меритамон смогла удостовериться, что он и вправду бреет голову, как жрец. Что ж, разве его величество не является верховным жрецом всех богов? Конечно, это давно уже только слова… но Рамсес был ближе к ее кругу, чем ей казалось.

На нем было белое ночное одеяние, и вдруг фараон поразительно напомнил Меритамон собственного отца. Не зная, что делать, с трясущимися от волнения руками и коленями она опустилась на пол у его ног, робко коснувшись его одежды.

- Не бойся, - впервые заговорил Рамсес. Подняв голову, она увидела, что царь улыбается – со снисходительностью, которая, как она уже поняла, легко могла перейти в раздражение. Меритамон поспешно встала и села рядом с ним. Рамсес обвил рукой ее талию и взглянул ей в глаза своими густо подведенными глазами.

- Право, я начинаю думать, что не ошибся, назвав тебя девушкой, - сказал он. Меритамон улыбнулась в ответ на его улыбку. Она позволила фараону привлечь себя в объятия, и закрыла глаза, стараясь не думать, как опасен этот любовник.

Он не повалил ее сразу на спину, как Меритамон и хотела, и опасалась – она почувствовала, как царственные руки распускают ленты ее платья. А потом он прижался губами к ее плечу, лаская рукой обнажившуюся грудь; и это оказалось неожиданно приятно. Меритамон была рада, что царь не захотел поцеловать ее – не знала, смогла бы скрыть отвращение, ощутив поцелуй пятидесятилетнего старика. Несколько мгновений она оставалась безучастной, потом сама стала водить руками по все еще пугающе сильным плечам фараона, не зная, сможет ли он взять ее сам; может быть, ему потребуется… помочь?.. Ведь он стар!..

Как будто услышав ее мысли, Рамсес наконец опрокинул ее на спину и навалился сверху; он оказался очень тяжелым, и она испугалась за свое дитя. Но все происходило так быстро, что у Меритамон не осталось времени отвлекаться; она охнула, когда любовник стремительно овладел ею. Он крепко сжимал ее бедра. Потом одна рука оставила ноющее бедро и скользнула между ее ног. Меритамон не открывала глаз, но ей не нужно было думать ни о ком другом; ей нравилось то, что делали с нею, нравилось намного больше, чем хотело ее сердце. Рамсес был ненасытен. Он повернул ее на бок и прижался к ней сзади, лаская ее грудь и целуя ее шею; и она громко застонала, двигаясь так, как он хотел…

Потом он не приказал ей покинуть спальню немедленно – фараон повернул ее к себе лицом, полулежа напротив и опираясь на локоть. Он внимательно разглядывал ее, удовлетворенно улыбаясь.

- Ты хороша, госпожа Меритамон, - сказал Рамсес. – У священных людей Амона рождаются лучшие дочери, чем я думал.

Это была и похвала, и оскорбление. Конечно, на такое нельзя было отвечать. Фараон, не отрывая от нее взгляда, погладил ее по плечу, потом по щеке, и на мгновение Меритамон испугалась, что он захочет ее снова. Но он просто ласкал ее.

- Есть ли у тебя какая-нибудь просьба? – спросил Рамсес. – Желание, которое твой владыка мог бы исполнить?

- Повелитель…

- Могучий Бык, - прошептала Меритамон, опустив глаза. – Мой брат томится в ужасной подземной темнице, и мое сердце рыдает при мысли об этом… Умоляю твое величество облегчить его положение…

Перед нею возникло насмешливое лицо смертника Аменемхета. “Шлюха… Ты легла с этим господином, чтобы он сделал то, что ты хочешь…” А как еще назвать то, что она делает сейчас?

Фараон не стал говорить, что уже приказывал жрецам Амона лучше заботиться об узнике. Он хмуро молчал.

- Это отцеубийца, - наконец сказал Рамсес. – Ты и в самом деле думаешь, что его участь несправедлива?

- Мне просто очень жалко моего брата, - прошептала Меритамон. На царскую простыню капнула слеза.

- Ты, должно быть, пошла добротой в мать, - заметил Рамсес. – Хорошо, я прикажу, чтобы твоего брата завтра же перевели в дворцовую тюрьму. Здесь надзирать за этим преступником будут мои собственные слуги.

Меритамон чуть не вскрикнула: “Освободи его! Освободи!”

Но промолчала, поняв, что выпросила для одного раза очень много. Может быть, в следующую ночь… следующую ночь…

Меритамон положила руку на живот и поняла, что пленница здесь навеки.

Фараон молчал; тогда она соскользнула с ложа, надела платье и сандалии и, припав к полу в поклоне, неслышно удалилась.

========== Глава 81 ==========

Аменемхет был болен.

В отличие от его сестры, за ним никто не ухаживал. После того случая, когда его камеру убрали под надзором Хорнахта, это больше не делалось ни разу. Несмотря на твердую волю царя, направившую вестников в храм Амона с этой целью, люди его величества не осмелились применить насилие на земле бога, сыном которого являлся сам фараон. И поэтому молодой, пышущий здоровьем красавец в несколько дней упал ниже последнего нищего в городе. Ниже – потому что даже нищих в храмах призревали и лечили.

Но не таких, как он.

Отцеубийца неподвижно лежал на соломе, уже не чувствуя ни собственного смрада, ни окружающей вони; только жар, сжигавший его тело. Глаза его были открыты, но ничего не видели – может быть, потому, что рассудок уже помутился. Но даже здоровый человек мало что мог бы рассмотреть в неосвещенной подземной камере: Аменемхету никогда не давали огня.