Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ) - Страница 195

Она нравится фараону – в самом деле: Рамсес способен испытывать привязанность к женщинам, несмотря на то, что у него их сотни. Значит, остальные бывают заброшены и скучают в одиночестве, хмыкнула Меритамон. Вот почва, на которой легко может взойти любой заговор.

Она ценна для фараона – в самом деле: если он позаботился отдать распоряжения насчет ее вещей, да еще и наградил ее. Хотя ни разу еще не призывал ее на свое ложе. Должно быть, у него никогда не было наложниц из дочерей высших жрецов Амона, подумала Меритамон, смеясь помимо воли. Его величество хочет удержать благосклонность Амона, несмотря на то, что так говорит о его слугах и так поступает с семьями этих слуг!..

Она открыла сундучок – и, уставившись внутрь, вдруг поняла, что не может отличить собственных вещей от подаренных. Его величество сделал ее обязанной себе, а она даже не может понять, насколько. Но почему вещи из ее собственного дома доставили именно сейчас?

Живой бог показал ей, как легко может распоряжаться жизнями и имуществом своих слуг. О, Рамсес был умен.

Меритамон не догадывалась об еще одной причине, по которой ей прислали вещи. Фараон покидал Уасет.

Она была права, заключив, что здесь живет только часть женщин владыки – наименее любимые; были и такие, однако, кого Рамсес привез с собою из своего города. Наиболее любимые – не считая цариц, чьим священным правом и обязанностью было всюду сопровождать своего супруга. Он брал с собой также и самых дорогих детей, таких, как царевна Та-Рамсес.

Но из наложниц этой чести удостоились немногие.

Одной из таких избранных оказалась Меритамон, которую его величество готовился забрать в Пер-Рамсес, из царства жрецов Амона – в свой главный дом и главный гарем. Ей торжественно сообщил об этом вестник.

Меритамон держалась только до его ухода – потом она заплакала слезами ослабевшей от болезни женщины, беззвучно и несильно. Будь у нее силы, она бы завыла на весь гарем. Ее с корнями отрывали от родной земли и родного храма. Вне сомнений, фараон сделал это, руководствуясь не столько страстью, сколько расчетом.

Ее везли на одном из нескольких кораблей, на которых отплывала царская семья. Сам фараон, его царицы и дети находились на первом; на втором, следовавшем на небольшом расстоянии за великолепной царской баркой, плыли любимые наложницы, среди которых были и родственницы Рамсеса.

Меритамон должно было быть очень лестно находиться в таком обществе. Но она не чувствовала ничего, кроме тоски и ужаса перед безжалостною властью фараона; она видела среди своих товарок Идут, но даже эта опасность оставила ее почти равнодушной. Меритамон навсегда покидала все, что любила.

Она смотрела на проплывающие мимо коричнево-зеленые берега, наполненные кричащими, исполненными восторга людьми, по большей части простолюдинами – знать нечасто проявляла такую непосредственную радость. Горожане кидали в воду венки, некоторые срывали с себя свои бедные бусы и серьги, стараясь бросить их как можно ближе к суднам, которые везли бога Черной Земли, ее оплот. – Плывет его величество – радость и здоровье! – услышала Меритамон возглас какой-то женщины, выделившийся из общего гама. – Смотри на него, дочка, хорошенько: мы потом год не будем знать болезней!

Меритамон улыбнулась и подумала, что только верховная знать имеет представление о том, как обстоят дела в доме фараона - он не счастливее других домов и так же, как и вся страна, подвержен болезням. Как хорошо быть такой невинной простой женщиной и думать, что благополучие бога непоколебимо. Она рассеянно скользнула взглядом по толпе и вдруг услышала громкий всплеск: кто-то бросился в воду, чтобы подплыть поближе к царю.

Меритамон подумала о Хепри и вскочила на ноги, охваченная сильнейшим страхом и радостью. Но это оказался не он. Там, где всплеснуло, показалась голова мужчины, облепленная распрямленными водой вьющимися черными волосами; встретившись взглядом с красавицей фараона, он помахал ей рукой.

Меритамон улыбнулась этому простодушию, села и отвернулась. Хепри здесь не будет. Его уже не будет никогда.

Она, сидя, лениво перевернулась на циновке, лицом к другим женщинам; и вздрогнула, поняв, что все это время на нее смотрела Идут. Меритамон подумала, что она тоже была больна – забытая наложница похудела, пропала пухлость щек и округлость ног и плечей, делавшая ее хорошенькой; теперь это была заурядная обозленная худая женщина. Не спасали даже ожерелья, серьги и браслеты, которыми Идут была увешана, и парик с золотой сеткой, низко съехавший на лоб.

- Я тебя уничтожу, - прошипела наложница. – Ты навлекла чуму на этот дом, из-за тебя умерло двое детей и едва не умерла царевна!

Меритамон беспомощно откинулась на борт. Неужели?.. Она вскочила, пытаясь разглядеть на царском судне Та-Рамсес, но никого не увидела.

- Кого ты там все высматриваешь? – злобно спросила Идут. Ее никто не останавливал, и Меритамон вдруг подумала, что недооценила вес этой женщины. А может, она высказывала вслух то, что думали о ней другие наложницы; Меритамон оглядела своих товарок и увидела неприязненные и настороженные лица. Конечно, Идут уже успела распространить по гарему сплетни о том, она кто такая и как опозорена ее семья.

- Ты права, Идут, я несу проклятие, - с усмешкой сказала Меритамон, глядя в бледное злобное лицо. – Не приближайся ко мне, а не то умрешь.

Ей было уже все равно, что с ней случится от этих слов; она даже почти не обрадовалась, видя, что лицо наложницы стало еще бледнее. Идут что-то быстро зашептала своей соседке, и сразу несколько женщин отодвинулись от Меритамон, хватаясь друг за друга. И вот тут молодая женщина пожалела о своей опрометчивости. Ее сейчас не просто невзлюбили – ее возненавидели.

“О, да разве это имеет значение?..”

В гареме фараона она все равно умрет…

Меритамон взглянула на стражника, стоявшего на корме, потом перевела взгляд на второго, как раз напротив нее. Они не подавали виду, что слышат перепалку, но, несомненно, слышали. Молодая женщина улыбнулась и закрыла глаза.

Когда они прибыли в Пер-Рамсес, наложницам пришлось некоторое время оставаться на палубе и ждать, пока фараон не воссядет в открытые носилки, а следом за ним в таких же носилках не отбудут его жены и дети. Меритамон так и не нашла среди этих детей Та-Рамсес. А вдруг девушка умерла?..

Потом наложницам было приказано сойти, и они спустились на беломраморный причал и некоторое время стояли, сбившись кучей, как рабыни на торгу, в окружении стражников фараона. Ну а затем им подали несколько крытых носилок. Их было меньше, чем женщин, и Меритамон в испуге подумала, что ей, наверное, придется пешком идти в обществе Идут – конечно, эти носилки не для нее!

Но потом ее, совершенно неожиданно, тронули за плечо и приказали садиться. Меритамон, все еще не веря этому, забралась в носилки и подумала, что, должно быть, с ней поедет еще какая-нибудь женщина; но ее подняли и понесли, одну, первую.

Молодая женщина знала, что в этот миг не только Идут желала ей смерти.

Но когда ее доставили во дворец, Меритамон ожидало радостное потрясение. Едва только она вышла из носилок, к ней подошла улыбающаяся царевна Та-Рамсес, живая и здоровая.

- Так ты не была больна! – воскликнула Меритамон, забыв обо всех, кто мог слышать этот разговор.

- Нет, - сказала девушка, и перестала улыбаться. – А кто сказал тебе такое?

- Идут, - ответила Меритамон, и вдруг почувствовала страх перед этой женщиной.

- Идут!.. – с отвращением воскликнула Та-Рамсес.

- Не слушай ничего, что она говорит, - гневно посоветовала дочь фараона. – Она полна злобы и скажет что угодно, чтобы тебе стало хуже.

“Я понимаю ее”, - подумала Меритамон.

- Госпожа, ты не говорила еще со своим отцом? – прошептала она, опасливо оглядывая женщин и слуг, суетящихся вокруг.

Если окажется, что Тамит уже схвачена, это будет означать, что кончено все.