Церковные деятели средневековой Руси XIII - XVII вв. - Страница 44

Разночтения в русских и греческих церковных книгах приводили порой к настоящим скандалам. Так, в период патриаршества Филарета из России было послано в афонские славянские монастыри большое количество богослужебных книг московской печати. Однако афонские иноки, главным образом греки по происхождению, изучив эти книги, объявили их еретическими. Особое раздражение вызвала у греков московская традиция «двоеперстного» крестно­го знамения.

По решению афонских «соборных старцев» мос­ковские книги были публично сожжены как еретиче­ские. Тем, кто признал их за истинные, пригрозили костром.

Узнав об этой акции греков, российские иерархи были возмущены. Несколько лет спустя известный московский книжник Арсений Суханов во время пре­ний с греками о вере, упрекая их за этот случай, го­ворил, что их собственные книги печатаются «у лати­нян», в Венеции, и потому полны «латинских ере­сей»[127]. Грекам следовало бы сжечь как еретические отнюдь не русские, а свои собственные богослужеб­ные книги, восклицал Суханов.

Мнение Суханова разделяло большинство тог­дашнего русского духовенства. Оно имело глубокие исторические корни. Уже во второй половине XV в. в русской церкви утвердилась мысль о том, что по­сле Флорентийской унии и падения Константинополя истинное, чистое христианство сохранилось лишь на Руси. Все новое, что шло от греков, казалось подо­зрительным, ложным. Это мнение господствовало и в XVI столетии. Оно по-своему отражало тогдашнее внутри- и внешнеполитическое положение России. Напряженная борьба за ликвидацию пережитков феодальной раздробленности в экономике и полити­ческой системе России не позволяла даже таким увлекавшимся и далеко не консервативным людям, как Иван Грозный, посягнуть на привычные идеоло­гические представления. Круто расправляясь с не­угодными церковными иерархами, он при этом нико­гда не покушался на традиционную православную доктрину. Царь беспощадно преследовал еретиков, пресекал попытки католической пропаганды в России.

Понимая всю опасность неосторожных вторжений в область веры, царь в то же время почитал полез­ным для государства всеми средствами, в том числе и личным примером, укреплять религиозность своих подданных. Возбуждение фанатизма, распростране­ние идеи о религиозной исключительности, богоиз­бранности России он считал одним из необходимых условий успешного    решения    военных задач в Поволжье и Прибалтике. Той же линии придерживались и преемники Ивана Грозного — царь Федор Иванович и Борис Годунов.

В первой половине XVII столетия пошатнулись многие устоявшиеся представления о внутреннем устройстве России и ее месте среди других государств. Потребности экономического развития страны, под­держания ее военного потенциала на европейском уровне настоятельно требовали приоткрыть дверь в Европу, шире взглянуть на мир, отказаться от тради­ций «закрытого общества». Осторожно, с оглядкой правительство молодого царя Алексея вступало на этот путь, который полвека спустя привел к петров­ским преобразованиям. Перемена в отношении к гре­ческому православию была своего рода пробным камнем новой политики.

Правительство понимало, что отказ от традиции не пройдет безболезненно. Нужен был человек, спо­собный твердой рукой повести дело церковной ре­формы. Одной из самых ярких фигур среди церков­ных иерархов был Новоспасский архимандрит Никон. Алексей Михайлович с семейством часто посещал его монастырь. Царь приказал Никону каждую пятницу являться во дворец для беседы.

Со своей стороны Никон стремился укрепить рас­положение царя. Он ищет дружбы с близкими ко двору московскими «ревнителями благочестия» — Стефаном Вонифатьевым, боярином Ф. М. Ртищевым и их окружением. Новоспасский архимандрит высту­пает активным сторонником обновления церковной жизни, о котором мечтали «ревнители благочестия». Заметив, что царь и его духовник уважительно отзы­ваются о константинопольском патриархе, Никон ста­новится ревностным грекофилом.

Усилия Никона не пропали даром. 19 марта 1649 г. он стал митрополитом Новгородским.

На берегах Волхова Никон энергично действовал в духе программы «ревнителей благочестия». Он по­требовал, чтобы священники произносили проповеди, запретил пресловутое «многогласие», добивался со­вершения обрядов в соответствии с греческими тра­дициями. На средства митрополии Никон устраивает богадельни, организует раздачу хлеба нищим и го­лодным.

Как и следовало ожидать, требовательность ново­го митрополита, его строгие меры по отношению к ленивому и распущенному новгородскому духовен­ству принесли ему немало врагов. Во время восста­ния 1650 г. новгородцы жестоко избили Никона, укрывшего на своем дворе царского воеводу и пу­блично проклинавшего зачинщиков мятежа. Однако в конечном счете эти происшествия пошли на пользу митрополиту, укрепили расположение к нему царя и бояр.

В то время как Никон сражался со строптивым новгородским духовенством и усмирял мятежный по­сад, в Москве готовились к проведению церковной реформы.

Еще в середине 40-х годов один из наиболее близ­ких ко двору лиц боярин Ф. М. Ртищев основал не­далеко от царского села Воробьева, на правом бере­гу Москвы-реки, Андреевский монастырь. Он населил его выходцами из украинских монастырей, преимуще­ственно — из Киево-Печерского. Киевское православ­ное духовенство еще в 30-е годы XVII в. провело у себя ту церковную реформу, то исправление богослу­жебных книг по греческому образцу, которое наме­ревались теперь провести и в Российском государ­стве. Андреевский монастырь призван был стать своего рода рассадником новых порядков, эталоном истинного, «сверенного» с греческим иноческого бла­гочестия.

Одновременно Ртищев на свои средства отправ­лял московских иноков и приходских священников для обучения в киевские монастыри.

По приглашению царя летом 1649 г. в Москву прибыли киевские монахи Арсений Сатановский и Епифаний Славинецкий. В 1650 г. к ним присоеди­нился Дамаскин Птицкий. Все трое знали греческий язык и должны были подготовить переводы современ­ных греческих церковных книг. Тем самым сильно двинулось вперед дело, которое медленно, робко на­чиналось еще при патриархе Филарете, высоко ценив­шем духовные уставы греков.

Тогда же решено было устроить в Москве грече­скую школу, где готовить собственных переводчиков, знатоков греческой книжности.

Под давлением царя и «ревнителей благочестия» престарелый патриарх Иосиф (1642—1652) вынуж­ден был приняться за такое сложное и хлопотное де­ло, как искоренение «многогласия». В 1651 г. повсе­местно было введено «единогласное» пение, издан но­вый Служебник, в предисловии к которому давалось обоснование переходу к обязательному «единогласно­му» пению. В борьбе с противниками «единогласия» патриарх Иосиф постоянно ссылался на авторитет восточных церквей. В 1652 г. царь приказал духовен­ству ввести в церковную службу поминание восточ­ных патриархов. Так постепенно подтачивались осно­вы традиционных представлений об исключительно­сти российского православия и «неполноценности» других православных церквей.

Смерть патриарха Иосифа заставила царя окон­чательно решить, кому из иерархов доверено будет проведение в жизнь церковной реформы. Некоторые из царских сановников предлагали избрать патри­архом Стефана Вонифатьева. Однако ноша была ему явно не по плечу. Понимая это, Вонифатьев наотрез отказался от каких-либо претензий на патриарший сан. 25 июля 1652 г. новгородский митрополит Никон был поставлен патриархом «всея Руси». Свершилось волею обстоятельств одно из немногих подлинных чудес в истории русской церкви: крестьянский сын воссел на вершине власти рука об руку с царем. Са­модержец выполнял все пожелания Никона, называл его своим «собинным другом».

Под непосредственной властью Никона оказалась обширная кафедральная патриаршья вотчина, в кото­рой насчитывалось тогда около 6500 крестьянских дворов[128]. Здесь патриарх был полновластным хозяи­ном: лишь дела, связанные с убийством и грабежом, ведались царскими дьяками.