Церковные деятели средневековой Руси XIII - XVII вв. - Страница 41

В  дело пошли даже древние кремлевские святыни. Иов распорядился взять из Успенского собора зна­менитую икону Владимирской Божьей матери, глав­ную святыню Российского государства. «Чудотворная» была принесена к воротам Новодевичьего монастыря, где находился Годунов, якобы не желавший принять царский венец. «Сий образ матери божии тебе ради изнесохом и тебе ради толик путь шествова цари­ца»,— говорили церковники Борису, «убеждая» его  взойти на престол. Один из современников событий с горечью писал по поводу этого события: «Двигнут бысть тот образ нелепо, двигнута же и Росия бысть нелепо»[117].

Преодолев сопротивление бояр и части высшего духовенства, Иов проложил Борису путь к престолу. В сентябре 1598 г. патриарх в Успенском соборе вен­чал Годунова на царство. По свидетельству одного современника, враждебно относившегося к Годунову, во время совершения коронации новый царь сделал весьма необычное заявление: «И во время святыя литургии, стоя под того (патриарха.—Н. Б.) рукою,— не знаем, чего ради, — испустил (Борис. — Н. Б.) та­кой глагол, зело высок и богомерзостен: «Отче, вели­кий патриарх Иов, бог свидетель сему: никто не будет в моем царстве нищ или беден!» И тряся верх сорочки на себе и глаголя: «И сию последнюю разделю со всеми!»[118].

Однако по иронии судьбы именно Иов оказался косвенным виновником несчастий рода Годунова. Сам того не желая, он подтолкнул Григория Отрепьева на путь, который со временем привел его в Москву как «царевича Дмитрия». В 1601 г. патриарх, заметив грамотного и расторопного чудовского монаха Гри­гория, взял его в свою свиту. Однако когда тот был обвинен в крамольных речах и чернокнижии, Иов не стал выручать своего клирика. Попав под следствие, Григорий не стал дожидаться его исхода. В начале 1602 г. он бежал из Москвы и перебрался в Польшу. Там и произошло его чудесное превращение в «царе­вича»[119].

В конце мая 1605 г. войска Лжедмитрия подошли к самой Москве. В это время Борис Годунов уже по­коился в каменной гробнице под сводами Архангель­ского собора московского Кремля. Он умер 13 апре­ля 1605 г.

Молодой царь Федор Борисович не пользовался поддержкой боярства и дворян. Не обладая ловкостью и изворотливостью отца, он растерялся перед лицом надвигавшихся грозных событий. Патриарх пытался поддержать авторитет Федора. Он неоднократно вы­ступал перед народом с обличениями самозванца. Од­нако его уже мало кто слушал.

За свою приверженность семье Годуновых Иов ед­ва не поплатился жизнью. 1 июня 1605 г. в Москве вспыхнуло восстание. Город быстро оказался в руках сторонников Лжедмитрия. Патриарх был схвачен ими во время богослужения в Успенском соборе. Его по­волокли на Красную площадь, на Лобное место, на­мереваясь казнить за борьбу против «законного госу­даря»—«царевича Дмитрия». Однако в толпе оказа­лись не только враги, но и доброжелатели Иова. «Тогда бо соборной церкви клирики во все церковные двери выбегоша, вопль и крик с плачем сотвориша о Иове патриархе, и моляще народ, бе бо опалилися от беснования»[120].

Само намерение казнить первого российского пат­риарха многих привело в смущение. По этому поводу «распрение лютое бысть в народе». Между тем начал­ся погром патриаршего дворца. «Богат, богат, богат Иов патриарх! Идем и разграбим имения его!» — за­кричали в толпе. Известно было, что в голодные годы патриарх прятал запасы хлеба[121]. Бросив полуживого от страха и побоев Иова, толпа устремилась в Кремль за добычей. «И в мале часе весь дом его разграбиша, и разнесоша все богатство».

По распоряжению Лжедмитрия Иов на телеге, в простой монашеской рясе был отправлен туда, откуда некогда начал свой путь: в старицкий Успенский мо­настырь. Монастырским властям приказано было бывшего патриарха «держати в озлоблении скорбном». Однако игумен Дионисий, невзирая на указ, не стал притеснять низложенного «первосвятителя». Он при­нял и содержал Иова с почетом. Опасаясь доноса, он ублажил царских приставов щедрым угощеньем и да­рами. Это был тот самый Дионисий, который впос­ледствии стал архимандритом Троице-Сергиева мона­стыря и прославился как один из организаторов геро­ической борьбы с польско-литовскими интервентами в 1610—1612 гг.

После гибели Лжедмитрия и прихода к власти Василия Шуйского в мае 1606 г. Иов получил воз­можность вернуться в Москву. Его преемник, ставлен­ник Лжедмитрия, патриарх Игнатий был низложен и посажен под стражу в Чудов монастырь. Казалось, ничто не мешает Иову вновь занять патриарший пре­стол. Однако бурные события последних лет, по-види­мому, сказались на здоровье патриарха. Он почти ослеп.

Размышляя относительно возвращения в Москву, Иов учитывал и то, что новый царь Василий Шуй­ский, конечно, помнил о его дружбе с ненавистным для всех Шуйских Борисом Годуновым. Вернувшись в столицу, Иов оказался бы среди своих тайных и явных врагов.

Взвесив все «за» и «против», Иов «не восхоте паки первыя своея власти восприяти»[122]. Тихая провинци­альная Старица с ее зелеными холмами и голубой лентой Волги была идеальным местом для отдохнове­ния после многих лет политической борьбы и «мя­тежей».

И все же отставному патриарху пришлось-таки еще раз посетить Москву. В начале 1607 г., когда Центральные уезды страны охватил пожар грандиозного крестьянского движения под предводительством И. И. Болотникова, правительство Василия Шуйского решило прибегнуть к своеобразной церковно-полити-ческой демонстрации. По приказу Шуйского Иов был привезен в столицу. Здесь ему была устроена торже­ственная встреча. 20 февраля вместе с самим царем и новым патриархом Гермогеном Иов совершил в Успенском соборе церемонию всенародного «покая­ния». «Простив» москвичей за их «измены» прежним правителям, Иов призвал их повиноваться царю Ва­силию. После этого он был отправлен обратно в Ста­рицу. Там он и скончался 19 июня 1607 г.

На погребении Иова присутствовали крутицкий митрополит Пафнутий и тверской архиепископ Феоктист. Его похоронили у западной стены монастырского собора, выстроенного еще удельными старицкими князьями в 1530 г. Предвидя большие выгоды от по­гребения в обители столь знатной особы, иноки поза­ботились о «чудесах», которые начались сразу же после смерти Иова. Вскоре над его могилой была вы­строена небольшая «палатка».

В 1652 г. одновременно с перенесением в Москву «мощей» Филиппа Колычева царь Алексей Михайло­вич приказал доставить в столицу и останки патриар­ха Иова. 27 марта 1652 г. ростовский митрополит Варлаам и боярин Михаил Михайлович Салтыков вы­везли из Старицы эту необычную реликвию. Прах Иова был торжественно помещен в Успенском соборе московского Кремля, среди гробниц других «перво-святителей» русской церкви.

На память об Иове в Старице осталась лишь бе­локаменная плита с его могилы. В 1686 г. на месте его первоначального погребения выстроили высокую шатровую колокольню. В ее верхнем ярусе были устроены часы. Каждую четверть часа над Волгой разносился их задумчивый, чистый перезвон, напоми­навший о бренности человеческих тревог и волнений перед лицом всесокрушающего времени.

«Смутное время», как называют иногда богатое драматическими событиями начало XVII в., оказа­лось весьма тревожным и для тех, кто поднимался на высшую    ступень    русской церковной иерархии. Посвоему положению второго человека в государстве патриарх не мог оставаться в стороне от придворной борьбы, от событий, потрясших всю страну. Каждый из участников борьбы за трон имел «своего» патри­арха. Показательны уже сами судьбы патриархов того времени. Два из них, Иов и Игнатий, были низ­ложены по политическим мотивам. Третий, «наречен-ный патриарх» Филарет, провел 9 лет в польском плену. Лишь в 1619 г., после заключения Деулинского мира и обмена пленными, он вернулся в Москву и официально принял патриаршество.