Андрей Кончаловский. Никто не знает... - Страница 45

бросили. Кончаловский-младший вернулся домой и в течение месяца ночевал у сводной сестры,

Екатерины Двигубской…

В одном из многочисленных телеинтервью с Егором ему был задан вопрос, в чем он

лучше отца, а в чем — хуже. Ответ был таким: «Может быть, я не уезжал бы… Я очень люблю

здесь жить. Я не смог бы эмигрировать… Отец передал мне какие-то качества, без которых я не

смог бы жить, а именно — здоровый авантюризм. Я считаю, что мой отец — авантюрист, но в

хорошем понимании этого слова. При этом я хочу принимать непосредственное, каждодневное

участие в воспитании своих детей. У отца, Андрея Сергеевича, такой потребности не было. Это

не значит, что он меня не любил… Андрей Сергеевич человек не мягкий. И Никита от него

натерпелся в свое время. Я — в меньшей степени, так как мы жили под одной крышей всего

месяц. Я имею в виду уже в сознательном состоянии».

В другом интервью (на тему личных вещей) корреспондент предложила Егору,

отправляясь к отцу в Лондон, взять ее вопросы и записать ответы отца на диктофон.

Получилось, вкратце, следующее:

Егор Михалков-Кончаловский. Андрей Сергеевич… Скажи, насколько большое

значение в жизни ты придаешь вещам? То есть насколько важны предметы, окружающие тебя?

Андрей Михалков-Кончаловский. Очень важны. Я очень люблю предметы. Только я не

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

85

люблю когда их много. Е.М.-К. А любимые вещи — это какие?

А.М.-К. Любимые? Пожалуй, это книги. Но книга — это немножко другое, я не

воспринимаю книгу как вещь. Видишь ли, я затрудняюсь сказать, какие именно вещи у меня

любимые.

Е.М.-К. Я знаю, что у тебя есть много вещей, которые с тобой путешествуют. Какая-то

серебряная коробочка. Из несессера в несессер ты перекладываешь какой-то ножичек, еще

что-то…

А.М.-К . Но это же не любимые вещи, а сувениры. Это связано с какими-то картинами или

кто-то подарил. Серебряную коробочку мне подарила одна певица после премьеры «Евгения

Онегина». Мне просто очень приятно, что большая певица сделала мне такой подарок. И

ножичек этот — не любимая вещь, он просто со мной ездит, потому что должен ездить. Если

какая-то вещь должна быть со мной, то это вовсе не значит, что она любимая. Таких вещей

довольно много, всего и не перечислишь, что я вожу с собой. Например, ремень-замок, которым

можно пристегнуть чемодан к какому-нибудь креслу или к батарее в аэропорту и не дежурить

возле него, не катать его за собой… А вот еще у меня есть ножик для вырезки статей из газет. Я

вырезаю из газет разные статьи. Собираю статьи… Все больше и больше я вожу с собой разных

витаминов и лекарств, которые необходимы. Раньше это была коробка, а теперь специальный

несессер только для лекарств и для витаминов. В нем стоят разные отдельные коробочки со

снадобьями. Еще обязательно вожу с собой пару книжек по диетам, и книжка по определенным

физическим упражнениям тоже всегда со мной ездит…

(Из разговора корреспондента с Егором.)

— У тебя есть вещи, которые передаются в вашей семье по наследству? — Ботинки! Их

подарил отец, когда я учился в 9-м классе. Тогда он только-только уехал за границу, и я

попросил его купить мне там хорошие ботинки. С деньгами у отца тогда было трудновато, и он

сказал: «Я тебе свои подарю». Эти ботинки я ношу до сих пор. А отец носит ботинки — он мне

их подарит потом, завещает, он обещал, — те, которые носил еще его дед, Петр Кончаловский.

Английские ботинки ручной работы. Отец в них всегда встречает Новый год. Иногда он в них

просто ходит по улице. И с каждым годом они становятся все лучше и лучше.

Е.М.-К. А как попали к тебе прадедушкины ботинки?

А.М.-К. Когда умер мой дед, Петр Кончаловский, то дядя Миша Кончаловский сказал:

«Вот, есть дедушкины ботинки, хочешь, возьми себе, у тебя большой размер». Я их взял с

удовольствием. Но это уже не сувенир — талисман.

Е.М.-К. Почему ты в них встречаешь Новый год?

А.М.-К. Не знаю, но мне кажется, что это хорошо — когда встречаешь Новый год в

дедушкиных ботинках. В этом году я встречал Новый год в Лондоне тоже в них. Кстати,

дедушка их купил именно в Лондоне девяносто лет назад.

Е.М.-К. Скажи, пожалуйста, ты — наследник рода, старший сын старшего сына, это

что-то значит для тебя?

А.М.-К. Ничего не значит.

Е.М.-К. Для Никиты это, по-моему, значит…

А.М.-К. Ну, может быть. А для меня это ничего не значит. Я об этом не задумывался.

Е.М.-К. Что такое, по-твоему, быть князем? Мы, Михалковы, княжеский род.

А.М.-К. Мы не князья. Мы дворянский род.

Е.М.-К. Ну как же, Михалковы были князья.

А.М.-К. Нет, не было такого. Это ты наврал. Мы дворянский род. Спроси у дедушки, он

тебе скажет. Мы скорее даже не дворянский, а боярский род. Ты ошибся. Были бояре

Михалковы. Я себя не ощущаю ни князем, ни боярином, ни дворянином. Я себя ощущаю просто

достаточно интеллигентным человеком. В меру порядочным. В очень определенную меру. Вот и

все. Я вообще не знаю, что такое дворянская честь, все это для меня полная лабуда. Я вижу

дворян, которые просто свиньи абсолютные. Посмотри, на что сейчас похожи дворянские

роды…

Е.М.-К. А есть ли в твоей жизни что-то такое, за что стыдно?

Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»

86

А.М.-К. Полно!

Е.М.-К. И это все?

А.М.-К. Все. Ответил. Что же я тебе — все буду рассказывать? Я бы даже священнику

этого не рассказал…

Е. М.-К. А что для тебя в жизни неприемлемо? Лично для тебя.

А.М.-К. Ты знаешь, на это очень трудно ответить. Для меня лично? (Повисает очень

долгая пауза.) На этот вопрос я не могу ответить, потому что я не хочу говорить о каких-то

принципах. Пры-нцы-пах. Есть вещи, которые для меня неприемлемы, но которые все равно

существуют в жизни. Я даже не знаю. Мне кажется, что все приемлемо. Нет, я все-таки скажу,

что неприемлемо. Я понимаю, что я не свободный человек, но самое неприемлемое для меня,

когда на меня накладываются ограничения в свободе. Личной. Даже не в творчестве, а просто

личной свободы.

Е.М.-К. А в творчестве что важнее свободы?

А.М.-К. Процесс. Как у некоторых писателей забота — писать, у меня забота — снимать

кино. Сидеть и вынашивать шедевр по десять лет — это не мой темперамент. Потом, шедевры

нельзя снимать. Шедевры делает публика.

Е.М.-К. Скажи, идеально прожить жизнь — как это для тебя?

А.М.-К. Так не бывает. В жизни не бывает ничего идеального. Мир не идеален, мир

прекрасен. А что для меня? Умереть здоровым, и как можно позже.

Е.М.-К. Обещаешь? Ты обязательный человек.

А.М.-К. Да. Обязательный. Другой вопрос, что у меня бывают сбои, но я, в принципе,

обязательный человек. То, что обещаю, я всегда делаю. Я редко обещаю вещи, которые не могу

выполнить. Но обязательно стараюсь выполнить.

4

«Низкие истины», которые излагает Кончаловский, иногда отодвигают на слишком

далекий план тот безусловный факт, что во вгиковские годы (1959—1965) протекало бурное

мировоззренческое взросление автора мемуаров как художника и, если хотите, как гражданина.

Судя по тому, как активно на рубеже 1990-2000-х годов Кончаловский обсуждает и в

прессе, и на телевидении волнующую его и заявленную еще в начале 1990-х Александром

Солженицыным тему «Как нам обустроить Россию», можно думать, что прошедшие с момента

его кинематографического дебюта годы были и временем формирования оригинальной