Крейсера - Страница 155

Изменить размер шрифта:
анцевич Бринк ответил по-человечески:

- Я глубоко уважаю страдания людей, оказавшихся во вражеском плену. Ради этого уважения сделаю все. Оставьте мне эти записи, я доведу их содержание до самых высших инстанций власти... В это вы можете поверить. Всего доброго.

Он сложил разноцветные бумажки, подписанные офицерами "Рюрика", и вскоре они оказались в объемном портфеле военного министра Сахарова. В конце очередного доклада императору Сахаров красивым веером разложил эти листки перед его величеством, прося обратить на них самое серьезное внимание. Николай II обратил самое серьезное внимание на то, что бумажки были очень нарядные - розовые, голубые, желтенькие.

- Виктор Викторович, откуда такая забавная бумага?

Сахарову пришлось честно сознаться:

- Простите, но это японский... пипифакс!

Император брезгливо отряхнул царственные длани:

- Черт знает что вы мне подсунули! Они там ж... свои подтирали, а я вникать должен. В конце концов, вы могли бы перебелить все заново, а не совать мне эти подтирки...

На свою беду, Конечников, исходя из шанхайского опыта, дал обширное интервью для столичных газет, в котором повторил многое из того, что было изложено на японском пипифаксе. Дело о "строптивости" иеромонаха из высших инстанций было перенесено в благоуханные чертоги Святейшего синода, где и решили "смирить" гордыню крейсерского попа всенощными бдениями л едою на постном маслице... После очень долгого пути Алексей Конечников проснулся в санях, когда шумно вздохнули лошади, покрытые морозным инеем. Со скрипом отворились промерзлые врата святой обители, и Конечников узнал Спасо-Якутский монастырь, откуда и начиналась его дорога в громадный мир, полный всяких чудес... Он был возвращен туда, откуда и вышел. Я не знаю конца жизни этого талантливого сына якутского народа. Может, и смирился. А может, и бежал.

Только вот вопрос: куда бежать и далеко ли убежишь?

* * *

Убежать можно далеко. Даже очень далеко...

Но сначала кончились огурцы, до которых Шаламов оказался большим охотником. Потом до костей обглодали окорока, уже припахивающие не тем, чем надо. В конце пиршества беглецы долго и скучно сосали японские конфетки. Субтильному-то мичману еще ничего, а вот каково громиле Шаламову?

- Воровать все равно не пойдешь, - говорил он. - Это в России народ сознательный: по шее надают и простят. А здесь, в чужой стране, да у чужих людей воровать негоже...

По вечерам от комаров не было спасения. Уютно посвечивали вдали окошки деревень. На станциях перекликались маневровые поезда. Спешили к морю курьерские. Куда-то ехали люди. У каждого свои дела. Но в самых неожиданных местах вдруг обнаруживались казармы, усердно маршировали солдаты. Японская земля была всюду тщательно ухожена, сады утопали в изобилии фруктов. Мучительно преодолевали бескрайние рисовые поля с их слякотью, где вода стояла до колен, а из воды торчали пучки риса. Человек посреди такого поля виден издалека, и это было опасно, потому беглецы переходили поля ночами.Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com