Тихий Дон. Книга четвертая - Страница 99
Изменить размер шрифта:
ло амбара конь, сопротивляясь поводу, остановился, понюхал землю, вытянув шею и подняв верхнюю губу, ощерил желтые плиты зубов, потом фыркнул и неловко стал подгибать передние ноги. Дуняшка потянула за повод, но конь, не слушаясь, стал ложиться. - Не давай ложиться! - крикнул из конюшни Пантелей Прокофьевич. - Не видишь - он оседланный! Почему не расседлала, чертова дуреха?!
Неторопливо, все еще прислушиваясь к тому, что делалось у него в груди, Григорий подошел к коню, снял седло, пересилив себя, улыбнулся Дуняшке:
- Пошумливает отец?
- Как и всегда, - ответно улыбнулась Дуняшка.
- Поводи ишо трошки, сестра.
- Он уж высох, ну да ладно, повожу.
- Поваляться дай ему, не препятствуй.
- Н-ну, братушка... Горюешь?
- А ты думала - как? - задыхаясь, ответил Григорий.
Движимая чувством сострадания, Дуняшка поцеловала его в плечо и, отчего-то смутившись до слез, быстро отвернулась, повела коня к скотиньему базу.
Григорий пошел к отцу. Тот старательно выгребал навоз из конюшни.
- Твоему служивскому помещение готовлю.
- Чего же не сказал? Я бы сам вычистил.
- Выдумал тоже! Что я, аль немощный? Я, брат, как кремневое ружье. Мне износу не будет! Ишо прыгаю помаленьку. Завтра вот думаю жита ехать косить. Ты надолго прибег?
- На месяц.
- Вот это хорошо! Поедем-ка на поля? В работе оно тебе легше будет...
- Я уж и сам подумал об этом.
Старик бросил вилы, рукавом вытер пот с лица, с сокровенными нотками в голосе сказал:
- Пойдем в курень, пообедаешь. От него, от этого горя, никуда не скроешься... Не набегаешься и не схоронишься. Должно быть, так...
Ильинична собрала на стол, подала чистый рушник. И опять Григорий подумал: "Бывало, Наталья угощала..." Чтобы не выдать волнения, он проворно стал есть. С чувством признательности он взглянул на отца, когда тот принес из кладовой заткнутый пучком сена кувшин с самогоном.
- Помянем покойницу, царство ей небесное, - твердо проговорил Пантелей Прокофьевич.
Они выпили по стакану. Старик немедля налил еще, вздохнул:
- За один год двоих у нас в семье не стало... Прилюбила смерть наш курень.
- Давай об этом не гутарить, батя! - попросил Григорий.
Он выпил второй стакан залпом, долго жевал кусок вяленой рыбы, все ждал, когда хмель ударит в голову, заглушит неотвязные мысли.
- Жита нонешний год хороши! А наш посев от других прямо отменитый! хвастливо сказал Пантелей Прокофьевич. И в этой хвастливости, в тоне, каким было сказано, уловил Григорий что-то наигранное, нарочитое.
- А пшеница?
- Пшеница? Трошки прихваченная, а так - ничего, пудов на тридцать пять, на сорок. Гарновка - ох да и хороша ж вышла у людей, а нам, как на грех, не пришлось ее посеять. Но я дюже не жалкую! В такую разруху куда его, хлеб, девать? К Парамонову не повезешь, а в закромах не удержишь. Как пододвинется фронт - товарищи все выметут, как вылижут. Но ты не думай, у нас и без нынешнего урожая года на два хлеба хватит. У нас, слава богу, и в закромахОригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com