Тихий Дон. Книга четвертая - Страница 99

Изменить размер шрифта:
ло амбара конь, сопротивляясь поводу, остановился, понюхал землю, вытянув шею и подняв верхнюю губу, ощерил желтые плиты зубов, потом фыркнул и неловко стал подгибать передние ноги. Дуняшка потянула за повод, но конь, не слушаясь, стал ложиться.

- Не давай ложиться! - крикнул из конюшни Пантелей Прокофьевич. - Не видишь - он оседланный! Почему не расседлала, чертова дуреха?!

Неторопливо, все еще прислушиваясь к тому, что делалось у него в груди, Григорий подошел к коню, снял седло, пересилив себя, улыбнулся Дуняшке:

- Пошумливает отец?

- Как и всегда, - ответно улыбнулась Дуняшка.

- Поводи ишо трошки, сестра.

- Он уж высох, ну да ладно, повожу.

- Поваляться дай ему, не препятствуй.

- Н-ну, братушка... Горюешь?

- А ты думала - как? - задыхаясь, ответил Григорий.

Движимая чувством сострадания, Дуняшка поцеловала его в плечо и, отчего-то смутившись до слез, быстро отвернулась, повела коня к скотиньему базу.

Григорий пошел к отцу. Тот старательно выгребал навоз из конюшни.

- Твоему служивскому помещение готовлю.

- Чего же не сказал? Я бы сам вычистил.

- Выдумал тоже! Что я, аль немощный? Я, брат, как кремневое ружье. Мне износу не будет! Ишо прыгаю помаленьку. Завтра вот думаю жита ехать косить. Ты надолго прибег?

- На месяц.

- Вот это хорошо! Поедем-ка на поля? В работе оно тебе легше будет...

- Я уж и сам подумал об этом.

Старик бросил вилы, рукавом вытер пот с лица, с сокровенными нотками в голосе сказал:

- Пойдем в курень, пообедаешь. От него, от этого горя, никуда не скроешься... Не набегаешься и не схоронишься. Должно быть, так...

Ильинична собрала на стол, подала чистый рушник. И опять Григорий подумал: "Бывало, Наталья угощала..." Чтобы не выдать волнения, он проворно стал есть. С чувством признательности он взглянул на отца, когда тот принес из кладовой заткнутый пучком сена кувшин с самогоном.

- Помянем покойницу, царство ей небесное, - твердо проговорил Пантелей Прокофьевич.

Они выпили по стакану. Старик немедля налил еще, вздохнул:

- За один год двоих у нас в семье не стало... Прилюбила смерть наш курень.

- Давай об этом не гутарить, батя! - попросил Григорий.

Он выпил второй стакан залпом, долго жевал кусок вяленой рыбы, все ждал, когда хмель ударит в голову, заглушит неотвязные мысли.

- Жита нонешний год хороши! А наш посев от других прямо отменитый! хвастливо сказал Пантелей Прокофьевич. И в этой хвастливости, в тоне, каким было сказано, уловил Григорий что-то наигранное, нарочитое.

- А пшеница?

- Пшеница? Трошки прихваченная, а так - ничего, пудов на тридцать пять, на сорок. Гарновка - ох да и хороша ж вышла у людей, а нам, как на грех, не пришлось ее посеять. Но я дюже не жалкую! В такую разруху куда его, хлеб, девать? К Парамонову не повезешь, а в закромах не удержишь. Как пододвинется фронт - товарищи все выметут, как вылижут. Но ты не думай, у нас и без нынешнего урожая года на два хлеба хватит. У нас, слава богу, и в закромахОригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com