Тихий Дон. Книга четвертая - Страница 126

ему быть, - грубо ответила Ильинична.

- Веди дом, обыск делаю буду.

- Чего искать-то?

- Старика твоя искать. Ай, стыдно! Старая какая - брехня живешь! укоризненно качая головой, проговорил молодцеватый урядник и оскалил густые белые зубы.

- Ты не ощеряйся, неумытый! Сказано тебе нету, значит - нету!

- Кончай балачка, веди дом! Нет - сами ходим, - строго сказал обиженный калмык и решительно зашагал к крыльцу, широко ставя вывернутые ноги.

Они тщательно осмотрели комнаты, поговорили между собой по-калмыцки, потом двое пошли осматривать подворье, а один - низенький и смуглый до черноты, с рябым лицом и приплюснутым носом - подтянул широкие шаровары, украшенные лампасами, вышел в сенцы. В просвет распахнутой двери Ильинична видела, как калмык прыгнул, уцепился руками за переруб и ловко полез наверх. Пять минут спустя он ловко соскочил оттуда, за ним, кряхтя, осторожно слез весь измазанный в глине, с паутиной на бороде Пантелей Прокофьевич. Посмотрев на плотно сжавшую губы старуху, он сказал:

- Нашли проклятые! Значит, кто-нибудь доказал...

Пантелея Прокофьевича под конвоем отправили в станицу Каргинскую, где находился военно-полевой суд, а Ильинична всплакнула немного и, прислушиваясь к возобновившемуся орудийному грому и отчетливо слышимой пулеметной трескотне за Доном, пошла в амбар, чтобы припрятать хоть немного хлеба.

XXII

Четырнадцать изловленных дезертиров ждали суда. Суд был короткий и немилостивый. Престарелый есаул, председательствовавший на заседаниях, спрашивал у подсудимого его фамилию, имя, отчество, чин и номер части, узнавал, сколько времени подсудимый пробыл в бегах, затем вполголоса перебрасывался несколькими фразами с членами суда - безруким хорунжим и разъевшимся на легких хлебах усатым и пухломордым вахмистром - и объявлял приговор. Большинство дезертиров присуждалось к телесному наказанию розгами, которое производили калмыки в специально отведенном для этой цели нежилом доме. Слишком много развелось дезертиров в воинственной Донской армии, чтобы можно было пороть их открыто и всенародно, как в 1918 году...

Пантелея Прокофьевича вызвали шестым по счету. Взволнованный и бледный, стоял он перед судейским столом, держа руки по швам.

- Фамилия? - спросил есаул, не глядя на спрашиваемого.

- Мелехов, ваше благородие.

- Имя, отчество?

- Пантелей Прокофьев, ваше благородие.

Есаул поднял от бумаг глаза, пристально посмотрел на старика.

- Вы откуда родом?

- С хутора Татарского Вешенской станицы, ваше благородие.

- Вы не отец Мелехова Григория, сотника?

- Так точно, отец, ваше благородие. - Пантелей Прокофьевич сразу приободрился, почуяв, что розги как будто отдаляются от его старого тела.

- Послушайте, как же вам не стыдно? - спросил есаул, не сводя колючих глаз с осунувшегося лица Пантелея Прокофьевича.

Тут Пантелей Прокофьевич, нарушив устав, приложил левую руку к груди, плачущим голосом сказал:

- Ваше благородие, господин есаул! Заставьте за вас векОригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com