Тихий Дон. Книга вторая - Страница 47

он вынужден был бежать из полка, опасаясь мести казаков; о происходивших в Петрограде событиях, свидетелем которых был.

Разговор на минуту заглох. Старый Листницкий, глядя в переносицу Сергея Платоновича, спросил:

- Что же, купишь серого, того, которого смотрел осенью, - сынка "Боярыни"?

- До этого ли теперь, Николай Алексеевич? - Мохов жалко сморщился и махнул безнадежно рукой.

В людской в это время Емельян, отогревшись, пил чай, красным платком вытирал пот с бураковых щек, рассказывал о хуторе и новостях. Аксинья стояла у кровати, грудью навалясь на резную спинку, кутаясь в пуховый платок.

- Небось, наш курень уж развалился? - спрашивала она.

- Нет, зачем же развалился - стоит!. Чего ему сделается, - мучительно растягивая слова, отвечал Емельян.

- Соседи-то наши, Мелеховы, как живут?

- Живут помаленечку.

- Петро не приходил в отпуск?

- Вроде не приходил.

- А Григорий?.. Гришка ихний?

- Гришка приходил после рождества. Баба его двойню энтот год родила... А Григорий... - как же - приходил по ранению.

- Раненый был?

- А то как же? Ранили в руку. Его всего испятнили, как кобеля в драке: то ли крестов на нем больше, то ли рубцов.

- Какой же он, Гришка? - давясь сухой спазмой, спрашивала Аксинья и покашливала, выправляя секущийся голос.

- Такой же... горбоносый да черный. Турка туркой, как и полагается.

- Я не про то... Постарел аль нет?

- А чума его знает: может, и постарел трошки. Жена двойню родила значит, не дюже постарел.

- Холодно здесь... - подрожав плечами, сказала Аксинья и вышла.

Наливая восьмую чашку, Емельян проводил Аксинью глазами, медленно, как слепой ноги, переставляя слова, сказал:

- Гнида гадкая, вонючая, какая ни на есть хуже. Давно ли в чириках по хутору бегала, а теперя уж не скажет "тут", а "здеся"... Вредные мне такие бабы. Я бы их, стерьвов... Выползень змеиный! Туда же... "холодно здеся"... Возгря [сопля] кобылья! Пра!

Обиженный, он не допил восьмой чашки, вылез, перекрестился, ушел, независимо поглядывая вокруг и сознательно грязня сапогами натертый пол.

Всю обратную дорогу он был угрюм, как и хозяин. Злобу, вызванную Аксиньей, вымещал на маштаке, нахлестывая кончиком кнута по местам маштаковой стыдливости и язвительно величая его "хлынцем" и "чикиляем". До самого хутора Емельян, против обыкновения, не перекинулся с хозяином ни одним словом. Напуганную тишину хранил и Сергей Платонович.

VIII

Первую бригаду одной из пехотных дивизий, находившуюся в резерве Юго-Западного фронта, с приданным к ней 27-м Донским казачьим полком, перед Февральским переворотом сняли с фронта с целью переброски в окрестности столицы на подавление начавшихся беспорядков. Бригаду отвели в тыл, снабдили новым зимним обмундированием, сутки превосходно кормили, на другой день, погрузив в вагоны, отправили, но события опередили двигавшиеся к Минску полки: в день отправки уже передавались настойчивые слухи, что император в Ставке главнокомандующего подписал актОригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com