Тихий Дон. Книга вторая - Страница 223

Изменить размер шрифта:
нарвал груду денег, пришептывая, матерно ругаясь. Покончив с деньгами, разулся и, трогая плечо Кривошлыкова, лежавшего рядом, заговорил:

- Ясно - нас обманули. Обманули, в господа мать!.. Обидно, Михаиле! Мальчонкой был, бывало, за Дон на охоту пойдешь с отцовой флинтой [флинта - старинное ружье], идешь по лесу, а он - зеленым шатром... К музге пройдешь - утки сидят. Промажу, бывало, и так мне обидно, хучь криком кричи. И вот зараз обидно - промаху дал: вышли б с Ростова на трое суток раньше - значит, не припало б тут смерть примать. Кверху ногами бы поставили всю контру!

Мученически скаля зубы, улыбаясь в темноту, Кривошлыков говорил:

- Черт с ними, пускай убивают! И помирать пока не страшно... "Боюсь одного я, что в мире ином - Друг друга уж мы не узнаем..." Будем там с тобой, Федя, встречаться чужие один одному... Страшно!..

- Брось! - обидчиво гудел Подтелков, кладя на плечи соседа свои большие горячие ладони: - Не в этом дело...

Лагутин рассказывал кому-то про родной хутор, про то, как дед дразнил его "Клинком" за длинную голову, и про то, как порол его кнутом этот самый дед, захватив на чужой бахче.

Разные низались в ту ночь разговоры, бессвязные и обрывчатые.

Бунчук устроился у самых дверей, жадно ловил губами ветерок, сквозивший в дверную щель. Тасуя прожитое, он мельком вспомнил о матери и, пронизанный горячим уколом, с усилием отогнал мысль о ней, перешел в воспоминаниях к Анне, к недавним дням... Это доставило большое умиротворенно-счастливое облегчение. Меньше всего пугали его думы о смерти. Он не ощущал, как бывало, невнятной дрожи вдоль позвоночного столба, сосущей тоски при мысли о том, что у него отнимут жизнь. Он готовился к смерти, как к невеселому отдыху после горького и страдного пути, когда усталость так велика, так ноет тело, что волновать уже ничто не в состоянии.

Неподалеку от него и весело и грустно говорили о женщинах, о любви, о больших и малых радостях, что вплетала в сердце каждая каждому.

Говорили о семьях, о родных, о близких... Говорили о том, что хлеба хороши: грач в пшенице уже схоронится - и не видно. Жалковали по водке и по воле, ругали Подтелкова. Но уже сон покрывал многих черным крылом измученные физически и нравственно, засыпали лежа, сидя, стоя.

Уже на заре один какой-то, то ли наяву, то ли во сне, расплакался навзрыд; страшно, как плачут взрослые грубые люди, с детства позабывшие соленый привкус слез. И сейчас же лопнула дремная тишина, закричали в несколько голосов:

- Замолчи, проклятый!

- Баба!

- Зуб вырву - за-мол-чи!..

- Слезу пустил, семьянин!..

- Тут спят люди, а он... совесть потерял!

Тот, кто заплакал, хлюпая носом, сморкаясь, притих.

Совсем установилась было тишина. В разных углах светлели цигарки, но люди молчали. Пахло мужским потом, скученными здоровыми телами, папиросным дымом и пресным бражным запахом выпавшей за ночь росы.

В хуторе протрубил зорю петух. Послышались шаги, звяк железа.

- Кто идет? - негромко спросил одинОригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com