Тихий Дон. Книга вторая - Страница 171

чувствуешь?

- Язык чужой, голова чужая, ноги тоже, а самому будто двести лет, тщательно выговаривал он каждое слово. Помолчав, спросил: - Тиф у меня?

- Тиф.

Повел глазами по комнате, невнятно сказал:

- Где это?

Она поняла вопрос, улыбнулась:

- В Царицыне мы.

- А ты... как же?

- Я одна осталась с тобой. - И, словно оправдываясь или стараясь отвести какую-то невысказанную им мысль, заспешила: - Тебя нельзя было бросить у посторонних. Меня просил Абрамсон и товарищи из бюро, чтобы берегла тебя... Вот видишь, пришлось неожиданно ходить за тобой.

Он поблагодарил взглядом, слабым движением руки.

- Крутогоров?

- Уехал через Воронеж в Луганск.

- Геворкяна?

- Тот... видишь ли... он умер от тифа.

- О!..

Помолчали, словно чтя память покойного.

- Я боялась за тебя. Ты ведь был очень плох, - тихо сказала она.

- А Беговой?

- Всех потеряла из виду. Некоторые уехали в Каменскую. Но, послушай, тебе не вредно говорить? И потом, не хочешь ли молока?

Бунчук отрицательно качнул головой; с трудом владея языком, продолжал расспрашивать:

- Абрамсон?

- Уехал в Воронеж неделю назад.

Он неловко ворохнулся - закружилась голова, больно хлынула к глазам кровь. Почувствовав на лбу прохладную ладонь, открыл глаза. Его мучил один вопрос: он был без сознания - кто же выполнял за ним грязный уход? Неужели она? Румянец чуть окрасил его щеки; спросил:

- Ты одна ухаживала за мной?

- Да, одна.

Он отвернулся к стене, прошептал:

- Стыдно им... Мерзавцы! Бросили на твое попечение...

Осложнение после тифа сказывалось на слухе: Бунчук плохо слышал. Врач, присланный Царицынским комитетом партии, сказал Анне, что к лечению можно будет приступить только после того, как больной окончательно оправится. Бунчук выздоравливал медленно. Аппетит был у него чудовищный, но Анна строго придерживалась диеты. На этой почве происходили у них столкновения.

- Дай мне еще молока, - просил Бунчук.

- Больше нельзя.

- Я прошу - дай! Что ты меня, голодом хочешь уморить?

- Илья, ты же знаешь, что больше меры я не могу дать тебе еды.

Он обиженно замолкал, отворачивался к стенке, вздыхал, подолгу не разговаривал. Страдая от жалости к нему, она выдерживала характер. Спустя некоторое время он, нахмуренный, и от этого еще более жалкий, поворачивался, просил умоляюще:

- Нельзя ли соленой капусты? Ну, пожалуйста, Аня, родная!.. Ты мне уважь... Вредно?.. Докторские басни!

Натыкаясь на решительный отказ, он иногда обижал ее резким словом:

- Ты не имеешь права так издеваться надо мной! Я сам позову хозяйку и спрошу у нее! Ты бессердечная и отвратительная женщина!.. Право, я начинаю тебя ненавидеть.

- Это лучшая расплата за то, что я перенесла, будучи твоей нянькой, не выдерживала и Анна.

- Я тебя не просил оставаться возле меня! Бесчестно попрекать меня этим. Ты пользуешься своим преимуществом. Ну, да ладно... Не давай мне ничего! Пусть я издохну... Велика жалость!

У нее дрожалиОригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com