Узница Шато-Гайара - Страница 37

ое, украшенное резными крылатыми фигурами королевское ложе занимало треть опочивальни. Полог темно-синего атласа, затканный золотыми лилиями, походил на бездонное ночное небо, усеянное звездами; при взгляде на пышные драпировки балдахина невольно вспоминались паруса, упруго взвившиеся на реях.

Опочивальня, где царили полумрак и гнетущая тишина, где все дышало унылым благолепием, освещалась слабым огоньком ночника, вставленного в чашу серебряной лампы, свисавшей с потолка на трех массивных цепях; в неверном свете причудливо вспыхивала искрами золотая парча покрывала, спадавшего до самого пола тяжелыми, негнущимися складками.

Вот уже целых два часа Людовик Х тщетно пытался забыться сном на этой непомерно огромной кровати, служившей ложем его отцу. Он задыхался под одеялами, подбитыми мехом; но, скинув их, тотчас же начинал дрожать от холода. Беспредельная усталость рождала бессонницу, а бессонница рождала тоску. Хотя Филипп Красивый скончался в Фонтенбло, Людовик не находил себе покоя, словно на этом ложе незримо пребывал мертвец.

Все картины последних дней, все навязчивые мысли, каким суждено было терзать его в будущем, вихрем проносились в мозгу Людовика.., вот кто-то из толпы крикнул «рогоносец»; а что, если Клеменция Венгерская откажет или вдруг она уже обручена?.. Вот проплыло суровое лицо аббата Эгидия, склонившееся над могилой короля:

«Отныне мы будем возносить две молитвы…» «А знаете, на что она рассчитывает? Надеется, что вы скончаетесь раньше нее!» Людовик рывком сел на кровати, сердце билось в груди, будто гигантские часы, и казалось, вот-вот остановится маятник. Однако ж дворцовый лекарь, осматривавший государя перед сном, заверил, что внутреннего жару нет и что он будет почивать спокойно. Но ведь Людовик не признался лекарю, что в Сен-Дени дважды чуть не лишился чувств, что члены его сковал тогда ледяной холод и что весь огромный мир медленно кружился и плыл вокруг него. И опять тот же самый недуг, который он не мог бы назвать, с новой силой обрушился на него. Терзаемый видениями, Людовик Сварливый, в длинной белой ночной рубашке, которая, казалось, развевается не вокруг человеческого тела, а вокруг бесплотного призрака, метался по своей опочивальне, гонимый ужасом, словно боялся остановиться, чтобы не упасть мертвым.

А что, если ему суждено погибнуть здесь, сраженному, как и отец, дланью Божьей? «Ведь и я тоже, – с ужасом думал он, – ведь и я тоже присутствовал при сожжении тамплиеров…» Разве ведома кому-нибудь та ночь, какой человеку суждено потерять разум? И если даже посчастливится ему пережить эту жуткую ночь, если увидит он первые лучи поздней зимней зари, в каком жалком состоянии, каким слабым предстанет он перед первым своим Советом. Вот он скажет им: «Мессиры…» И в самом деле, какие слова найдет он для них? «Каждый из нас одинок в свой смертный час; и лишь гордец мнит, будто он не одинок во всякий миг своего существования».

– Ах дядя, дядя, зачем произнесли вы такие слова! – вслух сказал Людовик Сварливый.

СобственныйОригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com