Вторые руки - Страница 2

кладки. Да, их уже носили. Ну и что? Вот превосходная куртка. (Берет кожаную куртку, вертит.) Это был мелкий рэкетир по кличке Шелупонь. Ларьки, магазинчики, попытка вы­биться в люди — он под людьми понимал что-то свое, поэтому, наверное, не выбился. Жизнь как жизнь, не хуже, не лучше прочих. Правда, часть его знакомых по­лагала иначе...

Раскачивается лампа на шнуре. Скрипит в руках Лавочника куртка из кожи.

Возникает шум улицы: шуршат машины, людской гомон сливается в один неразборчивый хор. Слышны удары кулаков по боксерской груше, шум улицы исчезает, сменившись командами тренера: «Резче! Резче, тюха! Джебб справа, нырнул, и в голову!» Тренер захлебывает­ся, начинается пьяный кабак: саксофон, женский смех, «Официант! Еще триста «Охотничьей!», кто-то истошно кричит: «Не бей! Не бей меня!» Сухой выстрел.

Лавочник. Да, рано умер. Рано и глупо. Многие считают это недостатком, но я бы поспорил с таким оп­рометчивым мнением. Да, я поспорил бы. Хорошая куртка, еще вполне послужит. Не раз, не два. А это была учительница. (Берет костюм из кримплена — юбка с жа­кетом. Жакет украшен дешевой брошью.) Русский язык и литература. Школьники дразнили ее Любрыской. Но любили: она мало задавала на дом. Любовь Борисовна Игнатова, звезд с неба не хватала, но по программе — вполне. Втайне читала Симону Вилар. Ненавидела Льва Толстого: тоже втайне. Заветная мечта: выйти на пен­сию и отоспаться. Муж, двое детей. Внуки. На пенсии отсыпалась два месяца, потом вернулась в школу — на полставки. Вела факультатив...

Гвалт буйной, школярской переменки. «Марь Ванна, он меня линей­кой!», топот ног, вкусные удары портфелями по спинам, «8-А! Сдать тетради! 8-А, кому сказано!..» Всплывает назойливое: «В творчестве Чехова красной нитью проходит...» Стихая, гвалт переходит в про-

грамму телевизионных новостей. Заглушая голос диктора: «Любочка! Накапай мне валокордину...».

Хнычет младенец, над ним сюсюкает бабушка. Сирена «Скорой по­мощи».

Траурный марш Шопена.

Плачут соседки, одновременно договариваясь, кто будет печь блины для поминок.

Лавочник(вешая костюм обратно). Отдохните, Любовь Борисовна. Сейчас вы вправе отдохнуть. Здесь тихо, спокойно. И Лев Толстой никого не интересует, вместе с вашим отношением к классику. Я уже говорил, что к нам редко заходят? А это... (Тянется к кимоно или к пальто с каракулевым воротником, не выбрав, что именно возьмет. И опаздывает.) Это, знаете ли...

Кто-то входит в боковую дверь. Вглядывается в смутную серость лавки. Машинально нащупав на стене выключатель, щелкает клавишей.

Яркий, бьющий по глазам свет.

Сквозняк превращается в ураганный ветер. Трепещут полы плащей, раскачиваются костюмы. Платья делаются флагами, шлепают брючи­ны джинсов. Вся лавка гуляет, плещет, вскидывается. Какофония зву­ков: «Миллион алых роз» сменяется увертюрой к «Аиде», гудят паро­возы, «Взвод! На месте шагом...», «Милая, ты даже не знаешь...», в пять тысяч глоток: «Го-о-ол!!!», «Разыгрывается тираж...», «Пирожки! Горяченькие!»; взлетаетОригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com