Разбитый шар - Страница 1

[1]

Дело у Люка поставлено крепко. На дворе лето, и Люк в полной боевой готовности – в любой момент провернет с вами сделку: у него три крутые площадки, и все три забиты тачками до отказа. Как вы думаете, сколько отвалят за ваше старенькое авто? Возможно, хватит на новехонький «Плимут», четырехдверный седан «Шевроле» или даже на люксовый «Форд ранч-вагон». У Люка нынче бизнес идет в гору: он дорого покупает и дорого продает. У Люка дорогие мечты. Да и сам он – не дешевка какая!

До приезда Люка что это был за город? А теперь – Крупный Автомобильный Центр. Теперь народ разъезжает на новеньких «Де-сото» с электроприводным стеклоподъемником, электроприводными сиденьями. Заходите к Люку. Родился Люк в Оклахоме, а сюда, в добрую старую солнечную Калифорнию, перебрался в сорок шестом, после того как мы надрали задницу япошкам. Слышите, как улицы прочесывает фургон с громкоговорителем? Он всегда в пути – слушайте же! Фургон возит огроменный красный рекламный щит и всю дорогу громыхает полькой «Она слишком жирная» и вещает: «Модель и состояние вашего старого автомобиля не имеют значения…» Слышали? Неважно, что за колымага у вас. Если сможете дотащить, доволочь, отбуксировать, дотолкать ее до стоянки, Люк выложит вам за нее двести баксов.

Люк ходит в двубортном сером костюме и ботинках на резиновой подошве. Он носит соломенную шляпу. В кармане его пальто – три перьевые и две шариковые ручки. Из-за отворота пальто Люк время от времени извлекает знаменитую «Синюю книгу» и зачитывает, сколько стоит ваш драндулет. Гляньте, Люк купается в жарких лучах калифорнийского солнца. Видите, как пот течет по его широкой физиономии? А вот он осклабился. Как будто сунул вам в карман двадцать баксов. Люк, он же раздает капусту.

Перед вами Автомобильный ряд, улица тачек – Ван-Несс-авеню, Сан-Франциско. Кругом стеклянные стены – насколько взгляда хватает, расписанные красной и белой плакатной краской. Сверху на вас смотрят рекламные вывески, полощутся флаги, а кое-где над площадками на проволоке развешаны связки цветной фольги. А еще воздушные шары, а по вечерам – иллюминация. Ночью поднимают цепи, машины запирают, зато зажигаются огни, льют яркий свет прожекторы, широкие красивые цветные лучи поджаривают жуков. А еще у Люка есть клоуны-бабочки обоих полов. Они стоят на крыше здания и размахивают руками-крыльями. Торговые агенты Люка зазывают покупателей в мегафоны: «Кварта масла бесплатно! Набор посуды в подарок! Конфета и пугач детишкам – тоже бесплатно». Поет гавайская гитара – Люк ловит кайф. Звуки родного дома.

«Интересно, меня приняли за коммерческого агента?» – думал Боб Посин, который, в сущности, таким агентом и был. При нем был портфель с инициалами. Посин протянул руку и представился:

– Боб Посин, с радиостанции «КОИФ». Директор.

Он пришел в «Магазин подержанных автомобилей» Полоумного Люка в надежде продать эфирное время.

– Ага, – выдавил Шарпштайн, ковыряя в зубах серебряной зубочисткой. На нем были серые свободные брюки и рубашка лимонно-желтого цвета. Как и у всех торговцев подержанными машинами на Западном побережье, кожа у него была обожжена солнцем докрасна и досуха, а на носу и вокруг него шелушилась. – А мы тут все ждем, когда это вы наконец объявитесь.

Они прогуливались среди автомобилей.

– Машины у вас – прямо загляденье, – отметил Посин.

– Все чистые, – похвастался Шарпштайн. – Все до одной. Как новенькие.

– Вы ведь и есть Люк?

– Да, это я.

– Не хотели бы разместить рекламу в эфире? – С этим он, собственно, и пришел.

Потирая скулу, Шарпштайн поинтересовался:

– Какой охват у вашей радиостанции?

Посин назвал цифру вдвое больше реальной. Времена тяжелые – скажешь что угодно. Клиентов уводило телевидение, осталось разве что пиво «Ригал Пейл» да сигареты «L&M» с фильтром. Независимым АМ-радиостанциям приходилось несладко.

– У нас идет несколько роликов на телевидении, – сказал Шарпштайн. – Результаты неплохие, но дорого, это факт.

– И стоит ли платить, чтобы вещали на весь север Калифорнии, покупатели-то ваши здесь, в Сан-Франциско?

Это был веский аргумент. Благодаря тысячеваттной мощности станция «КОИФ» охватывала такую же аудиторию в Сан-Франциско, как сетевые АМ-радиостанции и телевидение, но за гораздо меньшие деньги.

Они добрели до офиса. Сев за стол, Посин набросал в блокноте расценки.

– Ну что ж, неплохо, – сказал Шарпштайн, закинув руки за голову и положив ногу на стол. – А скажите-ка мне вот что. Мне, признаться, вашу станцию никогда не приходилось слышать. У вас есть что-нибудь вроде расписания?

«КОИФ» начинала вещание в пять сорок пять утра с новостей, прогноза погоды и «Ковбойских песен».

– Нормальненько, – кивнул Шарпштайн.

Потом пять часов популярной музыки. Новости в полдень, еще два часа музыки в том же духе – разные записи. Затем «Клуб 17», детская рок-н-ролльная передача – до пяти. После нее час на испанском языке – оперетта, беседы, аккордеонная музыка. С шести до восьми – музыка для ужинающих. Затем…

– Короче, – перебил его Шарпштайн, – обычный набор.

– Сбалансированная программа передач.

Музыка, новости, спорт, религия. И рекламные паузы. С этого радиостанция и жила.

– А я бы вот чего предложил, – сказал Шарпштайн. – Как насчет того, чтобы поставить рекламу каждые полчаса с восьми утра до одиннадцати вечера? Тридцать минутных вставок в день, семь дней в неделю.

Посин разинул рот. Такого он не ожидал!

– Я серьезно, – подтвердил Шарпштайн.

Посин взмок в своей нейлоновой рубашке.

– Так, что у нас тогда выходит…

Он сделал расчет в блокноте. Получилась кругленькая сумма. От пота жгло глаза.

Шарпштайн просмотрел выкладки.

– Вроде ничего. Для начала, конечно, запустим в пробном режиме. На месячишко. А там посмотрим, как будут клевать. Как в «Экземинере» реклама пошла, нам не понравилось.

– Ну, это никто не читает, – хрипло ответил Посин. Погодите, подумал он, вот еще Тед Хейнз, владелец радиостанции, узнает. – Я сам буду готовить вам материалы. Лично этим займусь.

– В смысле, писать?

– Да-да.

Все что угодно! Все, что потребуется!

– Материал будем предоставлять мы, – сказал Шарпштайн. – Он поступает из Канзас-Сити, от ребят наверху. Мы ведь – сетевая контора. А ваше дело – эфир.

Радиостанция «КОИФ» располагалась на крутой узкой Гиэри-стрит, в центре Сан-Франциско, на верхнем этаже Маклолен-билдинга, продуваемого всеми ветрами допотопного деревянного офисного здания с диваном в вестибюле. Сотрудники станции обычно поднимались по ступенькам, хотя был тут и лифт – железная клеть.

Дверь с лестницы вела в холл. Слева – общий отдел станции с одним письменным столом, ротапринтом, пишущей машинкой, телефоном и двумя деревянными стульями. Справа – окно аппаратной. Пол – из некрашеных широких досок. С пожелтевшей штукатурки высоких потолков свисала паутина. Несколько кабинетов использовались под кладовки. В глубине здания, подальше от уличного шума, находились две студии: звукозаписи – она была поменьше размером, и радиовещания – с более плотной звукоизоляцией дверей и стен. В студии радиовещания стоял рояль. По другую сторону от основных помещений, через коридор, разделявший станцию на две части, располагался большой кабинет с дубовым столом, заваленным вскрытыми и запечатанными конвертами и коробками, как в каком-нибудь кипящем работой предвыборном штабе. В соседней комнате размещался блок управления передатчика, сам пульт, вращающийся микрофон, два проигрывателя «Престо», стеллажи для хранения звукозаписей и шкаф электропитания, к двери которого была прикреплена фотография Эрты Китт[2]. Еще, конечно же, туалет и гостевая комната с ковром. Гардеробная, куда вешали пальто и шляпы и где хранили веники.