«Холодно, холодно» - Страница 1

Издалека донесся глухой натужный стон. Он рос, выравнивался, наполнялся мощью, постепенно перерождаясь в строгий, выверенный рев сотен лошадиных сил. Тяжко задрожала земля, с придорожных елей посыпались иглы, смолкли птицы и звери, и из тумана показалась машина. Она не рвалась вперед, пожирая километры, не вздыхала, похрустывая от перегрузки – она надвигалась солидно и неотвратимо, точно была явлением стихий, а не результатом человеческого труда. Тупое широкое рыло равнодушно взирало на мир зарешеченными глазницами фар, кабина напоминала кафе, а за нею вырисовывалось огромное сооружение без окон и продухов, зашитое в алюминий и выкрашенное сверкающей серебристой краской.

Это был всего-навсего гигантский холодильник, а как-то не верилось, что такое чудовище может быть предназначено для мирной перевозки продуктов. Скорее можно было предположить, что это – передвижная бойня, цех по убийству скота: что в него не грузят замороженные туши, а сами туши – еще живые, теплые, еще умеющие страдать и бояться смерти – покорно идут в оцинкованное нутро, едва переступая дрожащими от ужаса ногами…

Рефрижератор показался из плотного мокрого тумана хмурым октябрьским вечером на пустынном шоссе. Машина двигалась неспешно, держась ближе к осевой линии, но сразу притерлась к правой обочине, как только одинокий пешеход неуверенно поднял руку. Это был солдат-первогодок в выгоревшем за лето мятом мундире. На обветренном лице кое-где и кое-как рос белый пушок, светлые глаза смотрели сквозь толстые очки с юношеской готовностью.

– Защитникам отечества! – весело приветствовал солдата шофер. – Далеко собрался?

– До Михнева не подвезете?

– Садись.

Солдат живо взобрался на высокую подножку. Глянул на водителя, улыбнулся виновато:

– Знаете, у меня денег нет.

– Обижаешь. – Хлопнула дверца, заурчал, наращивая обороты, мотор. – Я так считаю, что дорога вообще должна быть бесплатной. А я еще и по соседу стосковался: напарника моего аппендицит прихватил. Ну, сняли с рейса в больницу, вот шесть сотен кеме один и пилю. С непривычки петь начал, чтоб не заснуть. Напарник у меня – мировой мужик, мы с ним на этом крокодиле, считай, пол-Европы изъездили. А знаешь, где человека легче всего проверить? За кордоном, усек? Ежели он – дерьмо, так там сразу себя проявит. Жлобиться станет, пенензы считать, на спичках экономить – я таких не люблю. Надо все в меру, так, что ли? И напарник мой в этом плане в полном порядке. А в рейсе, я тебе прямо скажу, хорошо, когда справа от тебя стоящий мужик сидит: мало ли, что может случиться. Усек, солдат?

– Да, да, конечно. Вы правы.

Шофер был приветлив и добродушно словоохотлив; солдат поддакивал, но слушал вполуха. Он осторожно, искоса, но очень внимательно разглядывал водителя, и водитель нравился ему: сильный, уверенный в себе бывалый человек с кажущейся небрежностью вел тяжелую машину, и она покорно подчинялась каждому его движению. Юноша умилялся сноровке мастера, не подозревая, что сам он вызвал в мастере как раз обратные чувства. Шоферу не понравилось в солдате все: и толстые стекла очков, и беспомощные близорукие глаза, и мятый мундир, и сутуловатая, совсем не военная фигура. «Защитничек, – презрительно отметил он про себя. – Маменькин сынок, сразу видать». Но спросил вполне благожелательно:

– Мама, поди, тоже в очках?

– В очках, – почему-то обрадовался солдат. – Она библиотекой заведует.

– А папа?

– Не знаю, – суховато сказал пассажир. – Он бросил нас. Давно, я его и не помню.

– Да, поездил я по Европам, поездил, – начал вдруг шофер, неуклюже пытаясь сгладить возникшую неловкость. – Сперва-то я на маршруте Варшава – Москва работал, а сейчас на длинный, на Афины – Стокгольм, перешел. Маршрут правильный: дороги отличные– раз, стран побольше – два. У меня в Афинах приятель, в Стокгольме приятель: нормально живут, добротно. Я им – сувенирчик, они мне – сувенирчик. Юрген и Христо. Хорошие ребята, с пониманием, сами – шоферы-дальнорейсовики: сутки дома, семь – в пути. Да. Пятый год на сухомятке, а брюхо еще держится. У всех моих корешей язвы – ну вповалку! – а у меня – тьфу, тьфу! У меня докторишко знакомый, точнее даже – родственник. Ну, родня родней, а сувенирчик сувенирчиком, точно? Все-таки загранрейсы – это возможности. Вот он меня и научил: первое, говорит, режим, второе – термос. Да не с чаем, там, не с кофеем: с бульончиком, усек? И я – в полном порядке, и он – в полном порядке: сигареты «Кент» не переводятся. Да, режим – это главное дело… Во, как раз наше время. Ты как, солдат, насчет перекусона? Солдат спит – служба идет, солдат ест – служба бежит, так, что ли? У меня и кофе найдется, не только бульон.

– Спасибо, я сыт.

– Ладно, помалкивай, дорога дружбой держится. А с солдатом куском не поделиться – это, брат, не понашенски, не по-рабочему.

Говоря без умолку, шофер плавно причалил к обочине. Вылез, обошел машину, привычно пнул ногой в скаты, проверил пломбы на воротах холодильной камеры. Солдат терпеливо ждал в машине.

– У меня тоже вроде как служба, – сказал водитель, взбираясь на место. – Я ведь не только рулило, я еще и охранник. Немного, правда, в этот рейс мяса, но и за ним надо приглядывать, верно, солдат?

Солдат издал нечто среднее между смешком и покашливанием. Он был застенчив, предпочитал помалкивать и всегда соглашался.

– Сейчас свет включим, терпеть не могу в темноте жевать. Вроде как сам от себя тайком.

Зажглась лампочка, и случайные попутчики смогли впервые как следует рассмотреть друг друга. Солдат оказался совсем неказистым воином: худым, длинношеим, узкоплечим и чересчур уж тихим. А добродушно болтливый шофер выглядел довольным жизнью плотным здоровяком, любившим, вероятно, вкусно поесть, сладко поспать и уютно поковыряться в какой-нибудь несложной домашней технике. И если в солдате чувствовалось неуменье быстро завязывать знакомства, то водитель, наоборот, был чрезвычайно общителен. Они были противоположностью, но противоположностью не дополняющей друг друга, а как бы вычитающей что-то. И поэтому разговор не вязался, несмотря на общую еду.

Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru